– А как Ружа-то рада будет, – оживилась Пульхерия, увлекая Немиру в храм.
– Ружа?
– Так верховную волхвицу величают.
– А-а-а, – протянула Немира и внезапно остановилась, словно припомнила нечто важное.
– Что такое? – заволновалась спутница.
– А правда, что верховная волхвица Войтеху родной сестрой приходится?
– Правда, душенька, – кивнула женщина, утягивая девицу за локоток, точно боялась, что та вдруг передумает. – От одной мамки народились.
– А отцы разные?
Пульхерия внимательно огляделась и понизила голос:
– Да не. Один. Только дети не ведали его совсем. Помер он спустя год, как малыши на свет появились. Мамка их одна растила. Она знахаркой знатной была, от самой Макоши дар имела. Вот и дети его унаследовали. Войтех ведь сперва тоже лекарством да целительством люду, зверю да птице служил. Еще мальцом стольким помог, стольких выходил. Мимо сломанной веточки пройти не мог…
– А почему же он решил в ведьмари податься?
– Так лихо одноглазое его подтолкнуло.
Немира даже дышать перестала – только б спутница не смолкла.
– Однажды в деревне, где они с мамкой жили, нежить завелась. Треть села сгубила! – схватилась за голову женщина. – Ружа к тому часу уже в Лунный храм подалась да волхвицей стала. Так вот, долго ту нежить сыскать пытались. Лишь мамка Войтеха и сумела. Да в одиночку изловить замыслила. Приманку заготовила, молитвами да оберегами вооружилась. Но куда им супротив такой злобы? Тут, поди, только острый меч и сдюжит. Он и сдюжил… в руках юного Войтеха.
Волхвица тяжко вздохнула:
– Только опоздал… мамка его… нежить куда проворнее знахарки оказалась.
Немира сглотнула.
– Да ведь и это еще не самое страшное.
Серые очи распахнулись шире – куда уж хуже?
– Сразу опосля того, как схоронили лекарку, в деревне снова кто-то принялся людей изводить да скот губить. Селяне пришли к Войтеху за помощью. Он как раз собирался покинуть родную деревню – слишком глубока печаль у него в сердце засела, уж больно к родительнице своей привязан был…
– И, что же, согласился?
– Согласился. Как водится, подготовил приманку и затаился. Только оберегов, подобно мамке, не захватил да на молитвы больше не уповал…
– А меч? – взволновалась девица.
– Меч… да-а-а… – грустно улыбнулась волхвица, – с клинком он уже не расставался. С его подмогой и спас село, зарубил нежить… Только вот нежитью той мамка его оказалась…
– Неужто? – ахнула Немира. Сердце болезненно сжалось. Перед глазами предстал долговязый юнец с темными очами, в которых отражалась невыносимая мука. Он стискивал резную рукоять отцовского меча, а с помутневшей стали падали багровые капли и жадно втягивались землей… – Выходит, он собственную родительницу…
– Так, а после прилюдно отказался от знахарства да под всевидящими очами богов объявил себя ведьмарем, гонителем нежити да нечисти.
«Какие же странные выверты вплетаешь ты, Макошь, в нити судеб», – пронеслось в голове девицы.
– Но почему… почему он не пошел по стопам мамки, ведь ты сказала, что он был к ней привязан? Зачем обрек себя на одиночество?
Пульхерия тяжко вздохнула:
– Видать, решил, что принесет куда больше пользы людям будучи ведьмарем, нежели знахарем.
Какое-то время спутницы шли по коридору молча. Немира размышляла над выбором ведьмаря и укоренялась в собственном: не станет она волхвицей Великой богини. Чуждо ей смирение. Не по душе здешняя размеренная жизнь.
Вдруг чей-то горестный плач разбил повисшую тишину.
– Кто это?
– Так, девица одна, пришлая, – отмахнулась старуха.
Вероятно, подопечная и удовлетворилась бы ответом, да только плач не просто возобновился, а претворился в вой. Не звериный, нет. Так кричат люди, у которых случилась страшная утрата. Совсем недавно Немире хотелось так же выть самой.
– А что с ней? – обеспокоенно спросила девица, глядя на толстенную дверь. Плач исходил из-за нее.
– Лечиться она приехала, пошли, – отрезала волхвица и, выпустив локоток застывшей подопечной, сделала несколько шагов дальше по тоннелю.
– Лечиться, значит… – повторила Немира, разглядывая деревянную охранительницу, наверняка такую же «несговорчивую», как и в ее келье. Интересно, что ж это за хвороба такая, от которой так выть хочется? Уж не от разбитого ли сердца?
– И давно она тут?
