–
– Слава-слава-слава!
Огненный обруч, грохоча, охватывал берег и расходился в небе, как круги от камня в озере.
–
– Уруй, уруй! Уруй!
Не без опаски подходили к Сандалу главы торговых ватаг. Каждый брал из его рук маленький батас. Проколов себе острием палец, старшины прикладывали его к лоскуту ветхой священной кожи, которая знала первый базар в Эрги-Эн. Клятвой на крови скреплялся мирный договор.
Произнося благословение на добрую удачу, Сандал смягчил голос. Торги начались.
Псу Берё было весело и тревожно: в воздухе носилась уйма знакомых и неведомых запахов. Приторные, горькие, кислые, смачные, они наслаивались друг на друга, сливались и плыли в воздушных волнах, как душистые прозрачные рыбины. Одних только дымных ароматов и благоуханий с умопомрачительными вкусами мяса и трав Берё различал двадцатки двадцаток. Хотелось без остановки бежать и бежать им вослед.
Знахарка тянулась за собакой на поводке, прижимая к груди кривоватый туес. Он виделся ей красивым и достойным выгодного обмена, хотя сейчас о нем не думалось. Невозможно о чем-то думать, лавируя между людьми, будто среди деревьев в лесу. Тут не свалить бы кого и самой не упасть.
От многоголосого гвалта закладывало уши и давило под скулами. Эмчита на бегу поругивала себя: ей ли, слепой старухе, соваться в этакую кутерьму? И оправдывалась перед собою: этот базар у нее, возможно, последний. Не всем везет топтать тропы Орто так же долго, как вездесущий дед Кытанах, нисколько не утерявший интереса к жизни. Он, несомненно, уже бродил где-то по пестрым рядам.
Тотчас же до Эмчиты донесся голос его напарника Мохсогола:
– Не расслышал я, к чему слеподырым прислоняться-то надо?
Кытанах не замедлил что есть силы проверещать:
– Повторяю для особо глухих тетерь: на юге, в десяти ночлегах конного пути отсюда, есть прозрачная скала, что излечивает болезни глаз. Если прижаться к ней лицом и так постоять с полдня, зрение может вернуться. Мне открыли это по большому секрету, так что и ты никому не проболтайся!
– Стой, – велела Эмчита собаке, – дай послушать, что за скала.
– А если ушами к скале прижаться? Не возвратится ли острый слух, как думаешь? – долетело до знахарки взволнованное восклицанье Мохсогола, и голоса, отдалившись, угасли.
– Что за взбалмошный пес! – рассердилась на Берё Эмчита. – Прекрати тащить меня, будто вол груженые сани!
Берё остановился и завертел головой, ловя носом вкусные волны запахов. Морда его сияла блаженством. Слепая прислушалась и поняла, что находится в промысловом ряду. Здесь предлагали рыболовецкие и охотничьи снасти.
От новых засек и самоловов несло не успевшим выветриться железом, распаренной лозой веяло от сплетенных к базару верш. Одни мастера, не теряя времени даром, с сухим шорохом сучили на камне волосяные нити. Другие с привычной сноровкой вязали озерные и речные сети: с ячеями в три перста – на карася, в четыре – на язя, в пять – на осетра. Лязгали ножницы, обрезая лишние концы узелков, шуршали, встряхиваясь, веревки-тетивы.
Эмчита двинулась туда, где витал сладковатый дегтярный дух. Там можно было найти все, что умеют делать северяне из дерева и бересты – от посуды до урас. Легкие руки слепой касались нагретых солнцем столешниц, ершистых букетов волнистых ытыков и кумысных рожков; ребристых столбцов поставленных друг на друга мис и чаш, выточенных из древесных наплывов и белой березовой плоти.
Послышались голоса вскормыша Лахсы Атына и тонготского берестянщика, чей род часто кочевал возле Элен. Мальчик задумал вырезать в подарок сестрице головной обруч из бересты. Мастер согласился подсобить.
Визгливо скрипнуло заостренное косулье копытце для тиснения узоров, но берестянщик вдруг остановился и издал восхищенный возглас:
– Четырехглазая собака!
Берё, отлиняв недавно, стал очень красив. Знахарка знала, что шерсть на его груди посветлела, сделалась почти белой, а по серому меху спины протянулся темный «ремень».
