– Эмчита, – окликнул тонгот, – не в волчьем ли логове ты нашла своего вожатого?
Сообразив, что человек говорит о нем, Берё насторожил широко расставленные уши.
– Такого красавца, конечно, ни на что не променяешь, – вздохнул берестянщик.
– Друзей не меняют, – обронила слепая.
– Тогда одолжи на время, с сукой моей случить.
Не дождавшись ответа, тонгот не обиделся и попросил:
– Покажи туес.
Люди саха обычно прошивают бересту волосяными нитками снаружи, а тонготы – сухожилиями с изнанки. На этом же туесе швы были схвачены без всяких ниток мудрено выплетенным замком. Умельца заинтересовало хитрое витье.
– Может, тебе ведро нужно? Какое хочешь выбирай за свой туесок.
– Возьму, пожалуй, ту штуковинку, которую ты завершил до того, как начал помогать мальчику с головным украшеньем, – сказала Эмчита.
Мастера переглянулись. Верно говорят: есть у этой старухи невидимый глаз на лбу! Тонгот с почтением вложил в руки знахарки красивый ларец для рукоделья. Для зрящей наитием Эмчиты не жалко нарядной вещицы.
Сверкающие пластинки каменной воды, вставленные в прорези крышек и стенок ларца, на прощание пустили по берестяному ряду стайку солнечных зайчиков. Слепая побрела дальше, где Хозяйки Круга торговали чашами и горшками.
Лучистые блики-пятна растекались по узорным бокам глиняной посуды каплями топленого масла. Стенки сквозили чуть красноватым нутряным светом, словно сосуды таили в себе огонь – столько в них было вложено глубокого солнца.
Берё настороженно принюхался. Все слабые и крепкие запахи, какими только был напоен густой воздух Эрги-Эн, бешено клубясь, с дикой скоростью неслись в одном направлении – к ноздреватым камням, что серой грудой лежали у ног почтенных старух.
– Вбирающие запахи камни, – объяснила Эмчита псу и, безошибочно определив рост Второй Хозяйки, улыбнулась ей в лицо.
– Да, мудрый Берё, они питаются запахами, – засмеялась та и принялась втолковывать какой-то женщине: – Приткнешь такой камень в угол коровника, и наутро навозное зловоние исчезнет. Месяц спустя промой в проточной воде и снова клади.
Собака отвернулась и фыркнула: в ноздри ударил едкий дух выплавленной окалины. Как бы ни хотелось Берё, хозяйка направилась в сторону железного ряда и уже сама тянула упирающегося пса за собой.
Звенел и гудел булат, шумно вздыхали мехи. Ноги кователей безостановочно двигались – «шагали» на затянутых кожей горлышках низких толстостенных горшков. Попеременно поднимали кожу ремни, в сопла нагнетался воздух, и получалось непрерывное поддувало. Жарко пылали открытые горны. На переносных наковальнях стучали-постукивали одноручные молотки. Поскрипывая стягивающими кольцами, узкие клещи переворачивали заготовки.
С железом имеют дело только мужчины, поэтому жены кузнецов мужьям не помогали, но и не бездельничали – хватало обменной работы. Выбор готовой утвари был немал. За медными накладками седельных лук возвышались обычные и охотничьи плоские котлы, россыпь домашней всячины окружала плотницкие инструменты.
Одулларские женщины торговали серебряными наглазниками. Такие вещицы защищают зрение от блеска снега и солнца. Шаманы надевают наглазники во время камланий, чтобы не ослепнуть от сияния запредельных светил. Охотники берут их, собираясь в горы, где кругом бело и глазу не на чем остановиться. Люди охотно примеряли тонкие дутые пластинки с узкими прорезями, подбитые мягкой кожей. Меняться не спешили – дожить еще надо до нового снега.
Возле кузнеца Тимира застенчиво переминался с ноги на ногу молодой шаял с огромной сумой через плечо. В ней посверкивали куски очищенной руды. Большое лицо парня пунцово светилось от робости и счастья наблюдать труд великого коваля, на груди болтались связки орлиных перьев для оснастки стрел. Тимир взялся проверить шаяльское железо. Каленое до сварочного белого жара, оно уже сыпало искрами и понемногу краснело.
Эмчита приблизилась, когда кто-то причитающим голосом начал упрашивать кузнеца вырвать больной зуб. Знахарское умение управляться с зубами входило в наследное ремесло Тимира. Хомусчиты заказывали ему не только инструменты, но и серебряные насадки на зубы, чтобы о хомусы не сточились. А с десяток весен назад Тимир приладил железные зубы к челюсти старейшины тонготов. Тот ими, говорят, до сих пор разве что мослы в крошево не мельчит.
К скрежету железа примешался тонкий звон бубенцов – еще кто-то подошел. Голос у этого человека был мягкий, приятный. Говорил на языке саха, но особенности выговора указывали на принадлежность к народу ньгамендри:
– Можно ли сработать две двадцатки железных подвесок так, чтобы они были одновременно броней?
Эмчита смекнула: молодой шаман ищет кузнеца девятого колена. Дерзок и смел, если не таясь задает опасные вопросы.
– Мое мастерство не столь высоко, – буркнул Тимир и, вытерев руки о штаны, взял щипцы для мелкого отлива. – Ну, открывай
