– Как справилась?
– Кокаином занюхала.
– Дозы большие?
– Да, нет… Нет, что ты! – вскинулась так, что даже воду расплескала. – Я не…
– Знаю! – махнул Генрих рукой. – Иначе вены были бы уже дырявые.
– У меня это с детства.
– И что с того?
– Генрих!
– Скажи мне другое, – предложил он. – Сама-то ты хочешь остаться со мной?
– Я…
– Подумай, стоят ли судьбы русской революции одного дня счастья?
– Но…
– Глупости! – отмахнулся Генрих. – Ты сама-то веришь во всю эту чушь?
– Это не чушь!
– Чушь! – отрезал Генрих. – Ты же образованная женщина, Тата! Не дура, но и не психопатка – только не рассказывай мне о своем психозе[59], ты должна понимать, анархистам нечего предложить людям. Ни бедным, ни богатым, ни умным, ни глупым. Никому! Красивая фантазия, элегантная заумь. А на поверку – пшик! Человеческое общество, по большому счету, все еще стадо. Слой культуры тонок. Религиозные догматы – эфемерны. Что остается, чтобы удержать нас от впадения в дикость? Одно лишь проклятое государство. Военная сила. Полицейский диктат. Скажешь, нет?
– Примитивно рассуждаешь!
«Примитивно? Так и есть!» – согласился с Натальей Генрих.
Его рассуждения и вправду казались примитивными, но вот в чем подвох – во всем, что касается людей, сложные схемы не работают. Работают простые, как хлеб и вода, принципы. И в этом смысле здравомыслие Энгельса импонировало Генриху куда больше, чем «сложности и разности» Кропоткина. Маркс, Каутский, Бронштейн… Да тот же Ульянов… Враги системы и, возможно, в некотором роде идеалисты. Не без этого. Но все-таки не безумцы. Реалисты. Практики. И пусть социализм – тоже не сахар, уж лучше социалистический порядок – есть примеры – чем революционный хаос.
– Ты его поймала?
– Ушел, сукин сын.
– Кто таков, знаешь?
– Знаю, но от этого не легче.
– Кого он ждал, тебя или меня?
– Меня… Налей еще, а?
– Налить не трудно, – вздохнул Генрих, вставая из кресла, в которое едва успел опуститься. – Не развезет?
– Не должно.
– Как знаешь…
Временами у Генриха бывало много женщин, иногда и подолгу – ни одной. Но все это не в счет. А те, кто в счет…
«А еще говорят, что я везучий!» – Генрих налил Наталье коньяк и хотел, было, вернуться в ванную комнату, но передумал, и прежде плеснул в бокал и себе тоже.
«Чего уж там! Однова живем!»
Правду сказать, за всю жизнь лишь три женщины занимали его настолько, что впору было говорить о любви. На первой он женился. Она родила ему дочь и, казалось, светится, когда видит «своего Генриха». Тем не менее, донос на Генриха написала именно она и сделала все возможное, чтобы он никогда к ней не вернулся. Очень хотела, как оказалось, выйти замуж за Федора. Такая вот история. Ну, а вторая…
Вторая любила его беззаветно. Эта бы не предала никогда. Напротив, готова была уничтожить любого, кто встанет у Генриха на пути. Одна беда, она могла спать с ним, лишь крепко выпив или, вернее, напившись допьяна. Долго не хотела понимать очевидного, не принимая приговор судьбы, и Генриху не позволяла. Но природу не обманешь, даже если ты женщина и способна родить. В конце концов, им обоим пришлось смириться с тем, что быть вместе они не могут и не смогут. По многим причинам, но главное потому, что обоим им в постели нужны женщины. И вот теперь третья. Анархистка, страдающая маниакально-депрессивным психозом…
«Умеете вы, князь, выбирать себе женщин! И в самом деле…» – Генрих вошел в ванную и встретил взгляд темно-синих
