Он крикнул еще злее:
— Ты франк!.. Убирайся с нашей земли!
— Для Аллаха нет франков, — отрезал я, — как нет и арабов. Есть только верные и неверные. А у тебя, дурак, нет ни души, ни веры.
Ингрид потащила меня дальше, прошипела сердито:
— Ты чего?..
— Чего «чего»?
— Зачем такой задиристый?.. — сказала она.
— А ты что, уже понимаешь язык священного Корана?
— У тебя голос наглый, — заявила она обвиняюще. — И не бреши, что цитировал Коран. Вообще брехать так нагло не по- профессорски! Ты роняешь престиж ученого!
— Где ты видишь аудиторию? — спросил я. — А на отдыхе мы все туристы. Как только снимаю галстук, я свободен и раскован, как Маяковский на прогулке с Пушкиным.
За нами со снисходительной улыбкой наблюдал из-под навеса расположившийся в тени роскошный старик с седой окладистой бородищей, грузный, но не толстый, а как бы величественный, с мудрым взглядом и много повидавшими глазами.
Я подумал, что не часто бывает так, когда по первому взгляду можешь сказать, что этот человек мудр, а этот всего лишь начитан и в меру интеллигентен.
Хорошо хоть, дураков видно издали…
Он сделал мне знак приблизиться, настолько властный, что мои ноги почти сами по себе сделали шаг в его сторону. Может быть, потому, что властность не от чувства превосходства, а как если бы старый мудрый дед подозвал меня жестом, чтобы объяснить в двух словах, как все-таки оседлать эту лошадку.
— Ты мудрый человек, — произнес он, — вижу, франк, но почему ты знаешь Коран лучше многих правоверных?
Я ответил почтительно:
— Мой господин, стыдно жить в этом мире и не знать Священной Книги Мудрости!
Он кивнул.
— Ты прав, это именно книга мудрости. Присядь здесь в тени, уважь старого человека. Скоро Аллах призовет меня, но пока я здесь, душа моя жаждет познавать мир и людей, что совсем не такие, как в годы моей юности… И женщина твоя пусть сядет. Она тоже из франков?
— Да, — ответил я. — Из самой Москвы. И языка священной Книги не знает. Хотя Коран, конечно, читала и очень даже как бы чтит.
Он подал куда-то за спину некий знак, там раздвинулись шторы из яркого цветного шелка. Немолодая женщина в никабе поставила на стол две расписные чашки, а через мгновение вернулась с кофейником, и мы сразу ощутили аромат изысканного напитка.
Старик сказал ей на языке племени нефуса, что один из диалектов берберского языка:
— И еще чашку. Эта женщина не нашей крови, она не обязана соблюдать все наши обычаи.
Я сказал вежливо:
— Все верно, она не знает языка, хотя вообще-то из племени Шелха.
Старик воскликнул в изумлении:
— Как?.. И моя жена оттуда!
— И как вы ее завоевали? — спросил я с уважением. — Моя жена в седьмом поколении москвичка, но ее гордый берберский нрав немало мне попортил крови.
Он выглядел донельзя польщенным, кивнул мне на чашки, я одну придвинул Ингрид. Она взяла красиво и гордо, демонстрируя настоящую берберистость.
Старик смотрел на нее с явным удовольствием. Ингрид в самом деле инстинктивно уловила, как нужно держаться, наверное, посмотрела фильм о царице Савской, та из каких-то подобных мест, возможно, тоже берберка…
Ничего не понимает, что мы со стариком перетираем, но улавливает, с каким удовольствием мы обсуждаем толкования Корана, это поняла, раз уж встречаются знакомые даже для не знающих ислам слова.
Старик прощупывал меня легко и ненавязчиво, я в любой момент могу сдвинуться, а то и вовсе соскочить с темы, но с удовольствием принял вызов, моментально цитирую не только Коран, но и труды Лукемана аль-Хакима, Мортеза Мотаххари, Ибн
