близкие ветки: в одном так и остались жить небольшими семьями, а в другом, более миролюбивом, уживалось настолько много народу, что род превратился наконец-то в племя. Первых мы знаем как неандертальцев, а вторых зовут кроманьонцами, хотя они оставались одним видом и постоянно скрещивались, пока кроманьонцы не поглотили неандертальцев благодаря своей численности.
Но питекантропы, живущие в крови неандертальцев и кроманьонцев, продолжали противиться любым видам упорядоченной жизни в обществе. Отсюда и луддизм, и воспевание пиратов, разбойников, борьба с властью и порядком, анархизм, а теперь вот, когда мир стал таким сложным и насыщенным, эта борьба питекантропьей тьмы с прогрессизмом кроманьонства стала просто ожесточенной.
Ингрид пихнула меня в бок.
— Ты не заснул?.. Вид у тебя больно философский.
— Глубокая философия на мелком месте, — согласился я. — Прикидываю насчет методов борьбы с халифатом. Не вижу пока у них слабых мест… за исключением недостатка собственной техники. А так даже методы у нас примерно одинаковые…
Она сказала с возмущением:
— Что? Это где мы берем заложников?
— Заложников не берем, — согласился я.
— Ну вот!
— Но почему не берем? — переспросил я. — Мы такие милосердные? Придерживаемся каких-то законов?.. Три ха-ха!.. Мы не берем их потому, что для нашего противника ни жизни врага, ни собственные жизни ничего не значат. Если с криком «Аллах акбар» готов взорвать себя, только бы нанести ущерб противнику, то станет ли за жизнь соратника делать какие-то уступки врагу?
Ингрид запнулась с ответом, Левченко обронил:
— Все верно, это люди идеи. Отказывались выкупать даже крупных полевых командиров.
— Как израильтяне, — сказал Куцардис с кривой усмешкой. — Те тоже с террористами не ведут переговоров.
— Израильтяне те же исламисты, — сказал Челубей.
Левченко как знаток Корана сказал веско:
— Ислам гораздо ближе к Библии, чем христианство.
— Восток — дело тонкое, — сказал Челубей со вздохом. — А мы все толстые. Кроме Затопека… Эй, дружище, ты еще жив?
Затопек простонал сквозь стиснутые зубы:
— Рано радуешься, жив…
Левченко крикнул от руля:
— А что там на параллельной дороге?
Челубей изумился:
— Здесь еще есть дороги?
Я помалкивал, пыльное облачко уже заметил пару минут тому, ощущение такое, что параллельно с нами в одну сторону мчатся на большой скорости два грузовика с боевиками…
Дорога то понижалась, то приподнималась, в какой-то момент понеслась, как большая ящерица, почти по гребню, Ингрид вскрикнула, по ту сторону горной гряды два военных грузовика несутся с хорошей крейсерской скоростью, и не по бездорожью, у них дорога даже лучше.
Гряда быстро понижается, через какой-то километр дороги сойдутся, что чревато больше для нас, боевиков в кузовах многовато.
— Левченко, — велел я, — остановись. Может быть, нас не заметили.
— Или не обратят внимания, — сказал Куцардис.
Челубей проворчал:
— А чего бы им не поразвлечься по дороге?.. Они здесь власть. И полиция, и судьи.
— Да и палачи, — слабо простонал Затопек. — Хотя кто знает, что хуже, когда режут или когда вот так везут…
Челубей взял штурмовую винтовку, Куцардис положил на колени снайперскую.
Разделяющий нас гребень постепенно понижается, уже видно верх обоих идущих параллельным курсом грузовиков, в кузовах люди как будто впервые заметили нас, в руках появились вскинутые над головой автоматы, кто-то дал длинную очередь в
