воде. Народу на берегу было мало – рано еще, рассвет едва забрезжил над дальним лесом, зачерняя кроны.
Заря высветляла небо, прогоняя сумрак и гася последние звезды. Когда криве дотянули-таки каюк до стоянки, алый краешек солнца показался над курчавым дубняком.
Лодка глухо тюкнула по мосткам, и Тормейсо ловко выбрался на пристань, накинул канат на гладкий столб, отполированный швартовами.
– Кто такие? – пробасил голос, басистый и гулкий.
– Я – Тормейсо из рода Оленя, – с пафосом представился криве, – а это наш пленник. Он – один из тех, кто стал врагом Эйнару-ярлу.
Костя неторопливо сел, поднялся на ноги и выбрался на причал.
Бегство или сопротивление были бы сейчас делом абсолютно безнадежным. Все будет, но во благовремении.
Встречали криве два огромных викинга в полном боевом снаряжении. Поодаль, на просторной поляне, стояли шатры. Ближе к берегу серели бревенчатые срубы, крытые дерном. Низкая дверца одного из них отворилась, и наружу вышли несколько девушек.
Костя сразу узнал Эльвёр. Сердце его заколотилось, как сумасшедшее. Ага! Все-таки ты втюрился, Эваранди!
Дочь Освивра неприязненно оглядела криве, и тут ее взгляд пересекся с Костиным.
«Лишь бы не выдала себя…» – мелькнуло у Плюща.
Эльвёр быстро прижала ладони ко рту и щекам, чтобы не вскрикнуть, но глаза девушки засияли так, что куда там заре.
Костя незаметно улыбнулся дочери Освивра и подмигнул.
Дескать, все путем! Прорвемся.
Тут из шатра выбрался сам Эйнар Пешеход. Порты заправлены в сапоги с вычурными нашивками, рубаха шелковая. Красава.
Эваранди никогда не видел Эйнара, но все приметы сходились.
Слегка побритая горилла. Шварценеггер рядом с Эйнаром покажется задохликом.
Степенно приблизившись, ярл мельком глянул на Константина, перевел взгляд на Тормейсо.
– Ну? – буркнул он.
– Твоих врагов, о Эйнар, оказалось слишком много, – зажурчал криве. – Они перебили почти всех моих бойцов. Но одного из них мы захватили в плен!
Помрачневший Пешеход глянул в упор на Костю и усмехнулся:
– Так вот каков мой враг!
Плющ пожал плечами. Из шатров выходили все новые и новые воины, купцы, слуги, и неожиданно Костя узнал в одном из них давнего, хоть и случайного, знакомца. И решил сыграть на этом.
– О чем ты, ярл? – спокойно спросил Плющ. – Да я тебя вижу впервые в жизни! Зачем мне враждовать с тобой?
– Ты из отряда Хродгейра Кривого?
– Ну да. А разве это преступление? Мне платят, я служу. Раньше я ходил на драккаре Гунульфа-С-Красным-Щитом… О-о! Да вот же Одд Бирюк! Мы с ним тягали одно весло!
Эйнар всем туловищем развернулся к толпе воинов.
– Это правда? Ты его знаешь, Бирюк?
– Знаю, ярл, – проворчал Одд, – это Эваранди, и он говорит правду. Только после гибели Гунульфа-сэконунга я прибился к Харальду, а другие остались в Сокнхейде. Хёгни Рыжий Змей жив?
– Жив-здоров, – усмехнулся Костя. – Хьельд-конунг сделал его кормщиком длинного корабля.
Разобравшись, Пешеход сделал небрежный жест в сторону криве: проваливайте, мол. Тормейсо, униженно кланяясь, отступил к вымолу, досадуя, что награда ему не светит, но тут раздался недовольный голос Кости:
– Эй! Ты куда, великий воин, победитель хворых старушек и укротитель котят? Верни мой нож!
Викинги загоготали в голос. Обращение с криве, которых они презирали, как и всяких пособников-холуев, им понравилось, да и поведение Эваранди импонировало этим головорезам.
Мало этому «врагу», что его живым оставили, так он еще что-то требует!
Тормейсо побледнел, сжал кулаки, но под упорным взглядом Эйнара увял и швырнул ножны с кинжалом к ногам Плюща. Пешеход поднял их, уже не обращая внимания на криве, и внимательно разглядел кинжал.
Костя похолодел и едва не замычал от отчаяния. Господи, какой же он дурак! Идиот просто! Опасения его тотчас же
