– Всё образуется, – пальцы Саги путались в моих волосах, губы мягко касались лба, виска.
Глухой частый стук наполнил дом:
– Ту-ду-ду-ду-дук. Ту-ду-ду-ду-дук. Ту-ду-ду-ду-дук!
Саги приподнялся на руках, и волосы соскользнули с плеч, скрывая лицо тенью, прорезанной отблесками татуировок. Кончики прядей щекотно касались моих скул.
– Ту-ду-ду-ду-дук. Ту-ду-ду-ду-дук. Ту-ду-ду-ду-дук. Ту-ду-ду-ду-дук.
Освобождённой от приятной тяжести груди стало холодно, в сердце разверзлась пустота.
Метнувшись в сторону, Саги набросил на меня одеяло:
– Быстро приведи себя в порядок. В купальне в печи стоит ведро, вода ещё тёплая, – он схватил со стула чёрный балахон и, на миг показав густо иссечённую царапинами спину, вышел в коридор.
Там, на улице, продолжали стучать всё отчаяннее. «Ту-ду-ду-ду-дук», – переполнило дом.
Я села. В груди нестерпимо тянуло, пальцы немели.
– Ту-ду-ду-ду-дук. Ту-ду-ду-ду-дук!
Минуты тянулись – слишком длинные, мучительные и в то же время быстрые.
– Ту-ду-ду… – оборвалось в тишину.
Стало тихо-тихо, до ломоты в висках.
Тягостная, пронзительная тишина. Её разбили торопливые шаги – всё ближе, ближе, совсем рядом. В темноте проёма выбелилось лицо Саги, он стиснул косяки, почти повис на них. Но голос звучал ровно:
– Зомби подошли к городу. В них опознали жителей одной из южных ферм.
Сердце пропустило удар. Пересохло во рту. Я тяжело сглотнула и… бросилась под кровать.
Глава 34. В которой снова творится странное
Провинция – скучнейшее место. Но самая скучная провинция – Холенхайм. Это застрявший в прошлом городок с сотней выселков и ферм. Тут всё очень чинно, спокойно и невыносимо тоскливо. И никаких происшествий годами, десятилетиями. Если, конечно, не считать происшествием ссору кумушек или кражу лепёшки в ярмарочный день.
Добравшихся до города зомби – слава хранителям стихий – стражники упокоили физически. Три потрёпанных тела с простреленными черепами и свёрнутыми для надёжности шеями вереницей лежали на влажной от росы дороге. Между ними и воротами треногая жаровня чадила травяным сбором для очищения воздуха от тёмных эманаций. Как мёртвому припарка, по правде говоря, но людей успокаивало.
В блеклом утреннем свете на неподвижных телах виднелись трупные пятна и следы более сильного разложения.
«Пусть это будет иллюзия из-за плохого освещения, грязи, пусть они будут свежими, – я стиснула поводья. – Пусть обойдётся». Но сердце холодила обречённая уверенность: мертвецы будут «старыми».
Как и те, что попались мне на дороге.
Как мёртвые в выселке Жаме, двое из которых за несколько часов до этого были вполне бодрыми и живыми.
Щёки, не согреваемые отхлынувшей кровью, мёрзли.
– Ты в порядке? – спросил Базен.
Вздрогнув, я перевела взгляд на его постаревшее от усталости лицо и глухо спросила:
– Катель?
– Не нашли, – Базен отрицательно качнул головой, и серый иноходец под ним переступил с ноги на ногу.
– Не вижу смысла в моём присутствии, – визгливо напомнил Вьен. – Я мог бы проверить всё днём.
Его руки, сжимавшие поводья пегой кобылы, тряслись, на бледном до серости лице блестели капли пота. Господин следователь, похоже, боялся сильнее меня. Ему бы нервы подлечить.
Трое крепких стражников, обогнув жаровню и трупы, выехали на дорогу. Вьен неловко попятился, и Базен преградил ему дорогу, опустил ладонь на револьвер:
– Нужны все маги, какие есть в нашем распоряжении.
Ссутулившись, Вьен тревожно покосился на меня, зашлёпал покрытой испариной губой, но промолчал.
– Вперёд, – Базен мотнул головой на арку ворот.
Вздохнув, я въехала под свод – коротким эхом отразился цокот Рыжика – и вынырнула из города.
Мертвецы были в трупных пятнах. Я отвернулась.
