Через полчаса, засыпая от мягкого покачивания рессорного возка, Аглая напоследок подумала – это был лучший день во всей ее жизни…
В первых числах сентября Москву посетила черная весть из Кракова – там в своей постели, в окружении свиты и в присутствии незамужней сестры Анны, скончался любитель и покровитель многих искусств, широко известный своим миролюбием и стремлением к добрососедским отношениям славный король Жигимонт Август. Не выразить словами ту печаль, что охватила великого государя Иоанна Васильевича!.. Так сильно было его огорчение, так велико расстройство, что уехал он с ближниками в Коломенское – где вот уже третий день кряду топил в вине свое горе по очень дальнему, но все ж таки родственнику.
– Отче, приляг на живот.
Вздохнув, архипастырь всея Руси послушно растянулся во весь рост на жестком ложе, после чего вновь отдался во власть тягучих размышлений. Смерть Августа открывала интересные возможности для Московской Руси – ведь именно династия Ягеллонов связывала королевство Польское и Великое княжество Литовское в одну грозную силу, которой опасались все ее соседи. А теперь? Шляхта польская и при живом-то круле не шибко рвалась защищать литовские рубежи от постоянных набегов крымчаков…
– Отче, перевернись на спину.
Стоило же их государю обрести последний покой рядом с могилой своего отца Сигизмунда Старого[103], как магнатерия Польши разом погрязла в спорах касательно дальнейшей судьбы королевства. Одни говорили, что для управления вполне хватит и Великого сейма, собираемого раз в год. Другие предлагали отдать руку Анны Ягеллонки и опустевший трон кому-нибудь из могущественной династии Габсбургов. Третьи склонялись к французским Валуа, четвертые смотрели в сторону Швеции и Дании. Пятые же вообще не видели никаких кандидатов в мужья законной наследнице почившего монарха, кроме как самих себя! Но, несмотря на все разногласия, родовитых поляков связывало общее убеждение. Даже вера!.. В то, что Литва послушно примет их выбор нового ОБЩЕГО государя, а вот в самом Великом княжестве насчет этого сильно сомневались. Как и в необходимости новой унии, окончательно и бесповоротно скрепляющей союз двух государств. Более того, в Юго-Западной Руси впервые за долгое время оказалось удивительно много сторонников Москвы. Успехи давнишних соперников в строительстве засечных черт и порубежной войне сами по себе были веским доводом, а если вспомнить, что московиты умудрились не допустить к себе моровое поветрие… Заложить на границе с Диким Полем сразу три новых города и кучу крепостиц; смутные слухи о невероятно богатых россыпях золота на Камне Уральском; и все больше и больше набирающую обороты торговлю тульским укладом, стеклом-фарфором и зеркалами… Опять же, подавляющее большинство крестьян, значительное количество небогатой литовской шляхты и меньшая часть магнатерии по сию пору пребывали в православии. Были, конечно, и противники Москвы, заодно являющиеся самыми горячими сторонниками новой унии: католические иерархи в полном составе, львиная доля их паствы, те из православных церковников, что «прогнулись» под Римскую курию, ну и родовитые литвины, исповедующие лютеранство, кальвинизм и (сюрприз!) иудаизм. Кстати, природные сыны Израилевы тоже были против, опасаясь погромов и того, что их погонят из страны. Пока все застыло в шатком равновесии, но сторонники сближения Москвы и Вильны потихоньку увеличивались в числе и влиянии. Было ли тому виной серебро, удивительно вовремя зазвеневшее в их карманах? Или большой набег степных людоловов, отразить который удалось лишь кое-как и с большими потерями среди шляхты и панцирных бояр? [104] А может, сказались едва заметные поползновения Швеции и Дании в сторону Ливонских земель? Кстати, на последние и в Польше много кто облизывался.
– Я закончил, отче.
Основная причина образования столь сильной промосковской партии и ее же наиболее увесистый «аргумент», государь- наследник Димитрий Иоаннович отступил на шаг от своего изрядно одряхлевшего за последнее время пациента и сделал несколько движений руками, словно стряхивал с ладоней невидимую воду.
– Ну что, отроче, еще поживу?
Против ожидания царевич не улыбнулся в ответ, как и полагалось по заведенному меж ними обычаю, но лишь недовольно тряхнул тяжелой гривой живого серебра:
– Меня не было рядом с тобой слишком долго, отче. Да и тебе не стоило умучивать себя путешествием к архиепископу новгородскому.
Перекрестившись на иконы и поглядев на то, как наследник смешивает в кубке содержимое полудюжины аптекарских колбочек, Макарий невольно поморщился, заранее предвкушая «сладостный» вкус целебного питья.
– Гм?
С опаской сделав первый глоток, митрополит удивленно вздел кустистые брови и довольно покивал:
– Благостно, благостно!..
