синеглазого царевича и их весьма оскорбительные шутки. Воистину, горе побежденным!.. Впрочем, московский чернокнижник внезапно решил утешить своего ногайского гостя:
– Не печалься, Ахмад. Племя и род твой ослабели, казна оскудела, но зато ты жив, здоров, и более ничего мне не должен. А вот те, что убили своих имельдеши и мурз вместо того, чтобы собрать им выкуп, приняли их клятвы и долг на себя. Москва ничего не забывает, никогда не прощает и всегда взыскивает со своих должников – золотом или кровью.
За то время, что родовитый номад переваривал негромкие слова «утешения», Дышек-мурза благополучно пришел в себя. Почти благополучно – судя по тому, с каким видом он щупал штаны между ног, у него все же приключилась небольшая неприятность. Или, хе-хе, приятность – кто его там разберет? Позволив себе всего лишь одну злорадную усмешку, Ахмад собрался и с подобающей вежливостью вопросил о судьбе своих нукеров, томящихся в урусском плену…
– Многие лета государю-наследнику!!!
Увы, но дальнейшему разговору, и хотелось бы надеяться – небольшому торгу о цене выкупа за выживших батыров, помешали сразу два обстоятельства. Во-первых, все прибывающая толпа тех, кто желал лицезреть (хотя бы и издали!) сереброволосого отрока и даже, может быть, получить от него благословение или хотя бы мимолетный взгляд. Второй же причиной-препятствием стало появление сына оружничего боярина Салтыкова с какой-то явно важной вестью, выслушав которую четырнадцатилетний царевич разом потерял интерес к «дойным коровам» из степи.
– Десятник.
Увидев повелительное мановение затянутой в перчатку руки, один из командиров чернокафтанной стражи тут же приблизился:
– Мои гости желают навестить своих соплеменников в Старице. Займись.
Поклонившись, а затем и дождавшись ухода царственного отрока, постельничий сторож на отменном татарском языке заверил поскучневших мурз, что непременно удоволит все их пожелания. И по части осмотра старицких каменоломен. И насчет выкупа тех нукеров, кто в этих каменоломнях смог выжить. Главное, чтобы у дорогих гостей хватило русских полоняников на обмен!.. Меж тем стоило первенцу великого князя Московского ступить под сводчатые потолки Теремного дворца, как шаг его заметно ускорился. Дворцовые переходы с замирающими при его приближении постельничими сторожами, слабый сумрак нескольких проходных горниц, раздражающе громкий топот родовитых сверстников за спиной, старающихся не отстать от своего сереброволосого повелителя…
– Доброго здоровьичка, Димитрий Иоаннович.
Скользнув равнодушным взглядом по двум верховым челядинкам сестры, Дмитрий жестом усадил ближников на широкие лавки Прихожей и двинулся вперед.
– Господин мой, близится время обеда…
Замедлив шаг, хозяин покоев глянул на замолчавшую свиту и после коротких размышлений решил немного ее побаловать. Заслужили!.. Гм, в основной своей массе. К примеру, тот же Тарх Адашев, радующий будущего великого государя своей надежной исполнительностью, здоровым честолюбием и весьма ценным умением молчать обо всем, что касается его господина. Даже исповеднику нагрубил, когда тот проявил неуместный интерес! Как такого не поощрить?.. Или, например, княжич Скопин-Шуйский. Военачальник из него выйдет весьма посредственный, да и в посольских делах он будет всего лишь твердым середнячком. Зато успехи Василия как управителя-хозяйственника уже сейчас показывали, кто именно будет следующим главой Поместного приказа[106]. Между прочим, второго по важности приказа в Московской Руси!
– Распорядись накрыть нам в малой Трапезной.
Прикрыв за собой резные створки, царевич прошел Крестовую и встал на пороге Кабинета, на короткое мгновение залюбовавшись открывшейся ему картиной. Евдокия, забравшаяся по приставной лесенке под самый потолок ради небольшой книжки о скитаниях хитроумного царя Одиссея, да так и присевшая с ней на широкую перекладину. Брат Федор, забравшийся на широкую лавку с ногами и полностью ушедший в многостраничную «Песнь о Нибелунгах»[107] . Ну и один из трех стряпчих Колычевых с небольшим ларцом в руках, старательно избегающий даже мимолетных взглядов на синеглазую девочку и черноволосого мальчика, впрочем, судя по всему, для них он был чем-то вроде живой мебели. Не мешает, и ладно!..
«И я не буду мешать».
Бесшумно отступив обратно в Крестовую, Дмитрий коснулся мужского Узора, поманив затем встрепенувшегося слугу к себе.
– Привез травницу?
Разогнувшись из низкого поклона, Филофей виновато покачал головой:
