«Даже несколько разновидностей. М-да. Будем надеяться, что у меня в руках что-то действительно стоящее, а не какой-нибудь там сборник кулинарных рецептов».
– Дозволяю.
Бегло проглядев последний лист, страстный собиратель рукописей вдруг озадаченно изогнул брови. Погладил кончиками пальцев заднюю стенку толстой обложки, затем наклонил ее так, что в свете солнечных лучей едва заметно проявились отдельные штрихи- царапины основательно стертого (вернее, соскобленного) рисунка.
«Хм-м? Если включить фантазию, то можно предположить, что уголки задней… ага, и передней обложки некогда были украшены каким-то орнаментом. Вот только зачем его надо было уничтожать?»
Печально вздохнув, Дмитрий уложил очередную загадку веков минувших в ларец, медленно вернул крышку на место и слегка отстраненно поинтересовался:
– Ты там не устала стоять, солнышко?
Пока стряпчий мучительно долго соображал, что именно ему сказал государь-наследник, из-за его спины совершенно бесшумно вышла царевна Евдокия. Поцеловала хозяина покоев в подставленную щеку, недовольно покосилась на согнувшегося в поклоне мужчину, после чего вытянула из-за спины правую руку с зажатой в ней небольшой рукописью:
– Можно ее почитать у себя?
Уткнувшийся взглядом в пол Филофей (на деву царской крови могут смотреть только ее братья и отец!) чуть ли не против воли зацепился глазами за буквицы новой скорописи, вытисненные на обложке из полированной кожи нежно-розового цвета.
«Жизнеописание Тэмуджина Есугеевича из рода Борджигин»[111].
– Можно.
– А эту?
Когда из-за тонкого девичьего стана показалась еще одна рукопись, стряпчий вновь не удержался и полюбопытствовал названием.
«Жизнеописание Владимира Святославовича из рода Рюрика».
– Нельзя.
Услышав отказ, юная красавица дрогнула губами и немедля убежала прочь, но только для того, чтобы быстро вернуться с новой книгой. Уже привычно мазнув взглядом по названию, Филофей буквально прикипел взглядом к обложке ВТОРОГО тома «Похождений Ивана-морехода». Того самого, на печатание которого митрополит Макарий так и не дал своего архипастырского благословения, к немалому огорчению множества князей да бояр царства Московского. Уж очень им понравилось сопереживать удачливому путешественнику! Опять же, перечисление богатой добычи, лихих поединков и фигуристых статей восточных красавиц так приятно горячило кровь…
– Нет.
Царевна, тихонечко вздохнув, унесла его обратно. А средний из братьев Колычевых едва не проводил ее взглядом, спохватившись в самый последний момент, благо что государь-наследник милостиво не заметил его почти совершившейся оплошки.
– Напомни мне, сколько воев тебя сопровождает в поездках.
Отринув пустое сожаление и прочие посторонние мысли, Филофей четко доложил о десятке надежных и крайне молчаливых боевых холопов.
– Сколько охраны возьмешь с собой, когда поедешь к этому твоему человечишке?
Моментально сориентировавшись, охотник за древними рукописями успокоил своего повелителя словами о полусотне опытных рубак. Осторожно передал в холеные руки невзрачный ларец с драгоценным содержимым, почтительно склонился напоследок… и тут же повторил это нехитрое действо еще раз, потому как в покои наследника пожаловал чем-то сильно недовольный царевич Иван.
– Ступай.
В третий раз поклонившись в пространство меж двумя сыновьями великого государя, Колычев быстро удалился и не смог услышать, как Иоанн Иоаннович жалуется на то, сколь сильно его замучили жестокосердные наставники:
– Мить, ну зачем мне италийское наречие знать, а? Может, поговоришь с батюшкой, чтобы меня от этой докуки освободили?
Мимоходом дернув сестру за косу и ловко уклонившись от ответного «приветствия» увесистой книгой, взъерошенный подросток продолжил изливать свое праведное возмущение старшему брату. Причем с таким напором и так громко, что даже отличающийся повышенным миролюбием Федор начал проявлять признаки явного неудовольствия.
