Жалким колдун не был. Мокрый, оглушенный, окровавленный. И опасен не меньше, чем спящая гадюка. Пожалуй, Морган даже немножко обиделся: Альба больше не пытался поджечь «Розу Кардиффа», и его глупая птичка так и не появилась. Ее жалобное курлыканье было бы сейчас очень уместно, раз уж сам Альба не просит пощады.
Но Альба даже не пролежал долго, откашлял воду и начал вставать. Дважды упал, на третий все же поднялся. На колено.
Морган растянул губы в улыбке:
– Как благородно с вашей стороны преклонить колено перед победителем, капитан Альварес.
Испанец поднял на него взгляд – скользящий, словно он не мог ни на чем остановиться. Криво улыбнулся, скорее дернул углом рта.
– Морган. – С трудом, покачиваясь, выпрямил спину. – От ужина я, пожалуй, откажусь. Нет аппетита.
Из его глаз почти ушла растерянная муть, а в жесткой линии губ появилось что-то насмешливо-опасное, незнакомое.
Морган хмыкнул. Вот индюк! «А знаете ли вы, капитан Альварес, что гордыня – смертный грех?»
– Как угодно, капитан Альварес. Я, конечно, предложил бы вам роскошный ужин напоследок, но не смею настаивать.
Обошел индюка кругом, внимательно рассматривая. Что ж. По-прежнему упрям, по-прежнему надменен. Ничего нового. Завершив круг, Морган остановился. Качнулся с каблука на носок, еще раз.
– Что ж, если вы не желаете отужинать, то можете высказать последнее желание, капитан Альварес.
– Очень любезно с вашей стороны, капитан Морган, – ответил безупречно ровно, как на приеме у королевы.
Так же криво улыбнулся. Опустил взгляд Моргану под ноги.
Полсекунды Морган ждал, что за этим последует, из принципа не опуская глаз. И дождался: палуба под его ногами задымилась.
Сердце екнуло. Неужели гадюка все же бросится? Но нет, все ограничилось лишь легким дымком. Видимо, удары по голове и морская вода не способствуют страшному колдовству.
А дон Альварес тем временем поднял непроницаемо-темный взгляд:
– Жаль, не могу вернуть вам саблю. Марина была прекрасна, но осталась где-то на дне. Хотя, быть может, ваши друзья сумеют ее достать.
Марина? Прекрасна? Чертов колдун, пытается воззвать к той, кого обманул? Зря.
– Какое необычное имя для сабли, – деревянно ответил Морган. Снова растянул губы то ли в улыбке, то ли в оскале, он сам не понял. – Я полагал, что вы назовете ее иначе. Возможно, Исабель. Или, скажем, Анхела. Что-нибудь, напоминающее о возлюбленной, капитан Альварес?
– Вы очень догадливы, капитан Морган, – так же глядя ему в глаза и холодно улыбаясь, сказал Альварес. – Именем возлюбленной я ее и назвал. И вы говорили о последнем желании? Что ж, оставьте его себе. Вы все равно не дадите мне то единственное, чего я хочу, так что можете приступать к заключительной части своего прекрасного развлечения.
Морган стиснул зубы.
Горло сдавило. Не сочувствием к испанскому индюку, нет. Яростью. Жалкий лжец!
– Неужели вы даже не попытаетесь прихватить с собой врага Испании? Нет? О, вы разочаровываете меня, капитан Альварес!
Морган подался вперед, надеясь различить на бесстрастном лице хоть что-нибудь живое.
Не различил. Альварес все так же вежливо улыбался и смотрел ему в глаза, как смотрел бы на не особенно удачный портрет чьего-то предка.
Пожав плечами, Морган бросил через плечо:
– Вздернуть колдуна, – и отвернулся.
Ему ответом был тихий смешок испанца, топот матросских ног, шорох веревки…
Из чистого любопытства Морган обвел взглядом палубу. Вернется ли феникс, будет ли снова свистеть и требовать невесть чего?
Ни на палубе, ни на мачтах яркого золотого огонька не было.
«Даже жаль, – подумал Морган, опуская взгляд. – Забавная была птичка…»
И осекся на половине мысли.
Под его ногами, там, где дымилась палуба, раскинул крылья выжженный, выгравированный на дереве феникс. Изумительно прорисованный, каждое перышко на своем месте. Словно живой.
Нарисовать такого феникса ничуть не проще, чем сжечь весь корабль… значит, он может колдовать? Может, но не стал?..
