Сагадеев, потирая грудь, опустился на землю рядом со мной. Он был непривычно мрачен, усы висели. «Клемансина» ткнулась мне в ладонь.
Тимаков, пригибаясь, потерянной тенью бродил у кареты.
— Капитан, — позвал я.
— Сейчас, — отозвался Тимаков.
Он отступил в кусты и вернулся, волоча кого-то подмышки. Затем еще одного. Затем прошел по дороге вперед и притащил третьего.
Блеснула под луной серебряная пуговица.
— Что он там? — спросил Сагадеев.
— Похоже, стаскивает наших блезан, — ответил я.
— Как их метко…
— Да нет, — я стиснул колбу. — Били-то по лошадям да по карете. Это, скорее всего, гад, который кустами убег, постарался.
— Все мертвы, — Тимаков, пошатываясь, приблизился к нам и, откинув в сторону трофейный штуцер, сел на землю. Вытянул ноги. — Один только и успел…
Он выдохнул и с остервенением потер ладонями лицо.
— А лошади? — спросил я.
— Одна бегает где-то, — глухо сказал Тимаков. — Каретные же, в упряжке, обе…
Мы замолчали.
Лес шелестел, поскрипывал ветвями, сыпал хвоей. Где-то ухал филин. Кровь Майтуса отзывалась слабо, но он дышал, я чувствовал, и это было хорошо.
А вот мне было плохо. Жилки подрагивали и все норовили обернуться вокруг тела. То ли согреться хотели, то ли согреть.
Вот тебе и водка с кровью.
Взбодрился, Бастель? Подновил себя? А комара отогнать способен? Или слабо? То-то.
А ведь меня сейчас, подумалось, голеньким бери.
— Бастель, — сказал Тимаков, — я с такой силой еще не встречался.
— А я — во второй раз, — сказал я.
И поплыл в ласковую, безлунную темноту, не чету лесной. Поплыл, поплыл. Только бы поудобней…
— Бастель!
Меня тряхнули, и я с трудом открыл глаза.
— Вы в порядке? — Сагадеев, экзекутор, оттягивал мне веко куда-то на лоб. Куда хотел заглянуть? В душу, что ли?
Я шевельнул головой, отгоняя его пальцы.
— В относительном. Не восстановился после «Персеполя», форсировался.
— Вот всегда с вами так. Высшие семьи, высокая кровь, — обер-полицмейстер посадил меня снова, подпер собой. — Все по плечу. Фонарь зачем-то раскокали. И что делать с вами?
— Ничего.
— Может, кто проедет, — Сагадеев, поворачиваясь, напряг спину. — Найдутся, как мы, дурные люди, чтоб ночью…
— Мне другое интересно, — произнес я. — Почему мы еще живы?
— Это вопрос, — Тимаков лег. Куда-то к карете полетели скинутые сапоги. — Я, честно, было уже со всеми своими попрощался.
— Много их у вас? — спросил Сагадеев.
— Две дочки. Сын. Жена. Мать. Отца похоронил в том году.
— А у меня как-то даже мысли… — Сагадеев вздохнул. — О Машке и то не вспомнил. Двадцать пять лет вместе прожили, а я что-то…
Он повел в темноте плечами.
— Очень тяжело, — сказал я. — Нет техники…
Тимаков спрятал руки за голову. Луна сделала его лицо мечтательным. То ли от изгиба подбородка, то ли от ракурса, под которым я смотрел.
А может он действительно улыбался.
— Вы о чем, Бастель?
— Я про пехотного.
— Так вроде убег.
— Вот это-то и странно. Он же меня начисто… Я и противопоставить-то ничего… хотя и не последний вроде бы кровобойщик… И вот еще, — я катнул колбу к Тимакову.
Он приподнялся на локте, рассматривая выпуклый стеклянный бок, приткнувшийся к бедру.
