Песок хрустит под подошвами.
Чернота воротной арки заглатывает ротмистра, а затем каменным нёбом со стальными зубами решетки вспухает и надо мной.
Крепость второй год уже не закрывают, пограничье формальное, раньше был пост на стене, но с осени решили и его убрать — синекура, пьют и в карты играют.
Пусто.
Я чуть мешкаю у чучел, и Жапуга встречает меня хищной улыбкой. Сабля болтается в руке.
— Что, мой милый Бастель?
— Мы с вами вроде не в панибратских отношениях, — замечаю я, расстегивая мундир.
— Ой-ой! — ротмистр пританцовывает на полусогнутых. — Высокая кровь, конечно, не чета моей… Ну дак сабля-то уравняет…
Я остаюсь в сорочке.
— Посмотрим.
Мы расходимся.
Край обрыва дышит темнотой, внизу, невидимая, перекатывает камни река Фирюза, Красавица по-ассамейски.
Камешек из-под сапога падает беззвучно. Ветер из пропасти холодит, треплет свободные рукава.
Я не приглядывался к Жапуге как к фехтовальщику. Вроде неплохой. Но не выделялся, нет, я бы запомнил.
— Начнем?
Сотник дурашливо салютует. Сабля ловит звездный свет, белеет сорочка.
— Вы уверены? — салютую в ответ я.
Ротмистр разбавляет ночь смешком.
— Не будь я Эррано Жапуга.
Атакует он, не маскируясь, сабля целит в плечо или в шею, я отбиваю клинок высокой квартой, мой ответ-рипост в правый бок встречается терцией.
Как по учебнику.
Сотник кривляется, переступает на носках.
— А так?
В голову — терция, рипост в руку — секунда, обманное движение кистью, левый бок — прима, и я рву дистанцию, звякнув клинком о клинок.
Жапуга обходит кругом.
Я вдруг замечаю, что движения его наиграны, ноги фальшиво загребают песок площадки, но на деле ступают твердо и выверено.
А стоит мне только вновь посмотреть сотнику в глаза, как обнаруживается, что он вовсе не пьян. Совершенно.
Глаза у него — пустые.
Глава 12
Первыми меня встретили две короткие колонны, обозначающие въезд в усадьбу. Серые, давно не беленые, одна, правая, покосилась.
Я, впрочем, с детства их помнил именно такими. Даже ящеричный хвост, оставшийся от барельефа, закручивался, как и в памяти, против часовой стрелки.
И вообще — был.
Словно тот, тринадцатилетний Бастель, бредящий океаном и «Касаткой», передумал и поворотился обратно.
Даже больно на душе. Дергает.
— Сто-ой!
А вот поста раньше не было.
Из незаметной, на скорую руку сколоченной будки выступил полицейский с карабином наперевес.
Тимаков натянул вожжи.
— Тпр-ру!
Карета встала.
Полицейский — рябоватый, рыжий, боязливый — подошел к лошади, перехватил под уздцы.
— К-куда?
