Итак, подарки были приняты с благодарностью, после представления начались долгие и нудные переговоры. Генерал Фань Сяолин через секретаря Пана организовал для меня то, чего никогда не смог бы сделать для себя бизнесмен, не имеющий связей в самом Китае. Бизнесмены один за другим входили и выходили, словно торговые представители, получали свой подарок, обменивались рукопожатиями, после чего раскладывали каталоги, вставляли в имажор карты памяти, помощники вносили образцы продукции, и начиналась сама презентация. Сами понимаете, что в присутствии первого секретаря горкома партии переговоры шли намного быстрее, бизнесмены понимали, что у меня есть рука наверху, а первый секретарь заинтересован во мне как в покупателе и не потерпит срыва переговоров. Мы смотрели все виды электроники, включая устаревшие мобильники, спутниковые телефоны, ефоны[82], электронную бумагу, настенные телевизоры, которые были столь тонки, что вешались на стену как картина, клейкие экраны[83], бумбоксы с виртуальными колонками и трехмерным лазерным визуальным сопровождением[84]. Мне интересно, а эти придурки записывают нашиды[85] с трехмерным визуальным рядом? А если я начну? Только не настоящие нашиды, а немного измененные? Например, начну засылать разъяснения якобы авторитетных мусульманских богословов, в которых разъясню, что сегодняшняя власть не от Аллаха и ее надо свергать? Местные же наивны как дети, особенно те дети, у которых современной бытовой техники и не было никогда. По головам им это только так шибанет.
С другой стороны, если начать сразу засылать такое, будет нехорошо – начнут убивать моих купцов, уничтожать аппаратуру. Подобную диверсию в умах надо делать, когда аппаратуры на руках уже много. Ох, думать надо, хорошо думать надо…
Затем пошли бизнеры с тряпьем. Китайцы вообще безоговорочные мировые лидеры по производству синтетического тряпья. Оно дрянное, в нем жарко, от него чешется кожа, но при этом оно дешево настолько, что продается на вес, без счета. А сейчас у трех четвертых населения земли нет денег ни на какую другую одежду, кроме такой.
Эта одежда не подходила. Пришлось договариваться о пошиве специальных «исламских» моделей. Бизнесмены ежились, но в присутствии секретаря горкома партии соглашались на это. В Китае после того, что началось в Уйгурии, за исповедование ислама полагалось тюремное заключение, было запрещено издавать и читать Коран, обсуждать ислам в социальных сетях и средствах массовой информации, продавать исламскую символику и одежду, строить мечети и содержать молельные комнаты. Поэтому мне приходилось убеждать, что одежда для мусульман пойдет на экспорт, полностью на вывоз из КНР и ничего такого в ее производстве не будет. Секретарь Пан кивал и напоминал владельцам текстильных предприятий о том, что есть обязательства перед партией и они должны любой ценой не только выполнять план по продажам, но и добиваться повышения показателей. Короче говоря, я понял, что то, что я предлагаю, может быть несколько незаконно, но горком готов закрывать на это глаза, если я обеспечу им рост продаж и хорошие показатели. Секретарь обкома партии, трясущий директоров за план продаж, – зрелище, которое стоит увидеть.
Напоследок пришла делегация китайского ЭКСИМбанка[86], и главе делегации я вручил третью бутылку Калашникова, которая у меня была. Я их три и взял – старая привычка брать три ручки. Одна для себя, другая на случай, если первая сломается, третья для товарища, который забудет свою. Так и тут. Три «Калашникова» и двадцать бутылок обычной водки, завернутых в дорогую рисовую бумагу, – для вида.
Покончили с переговорами, раскланялись. Первым пришел шаттл для секретаря Пана, он полетел куда-то дальше. От меня не укрылся тот взгляд, которым генерал Фань проводил шаттл секретаря Пана.
– Я думал, вы друзья, – сказал я, стоя рядом и провожая шаттл секретаря Пана взглядом.
– Ты достаточно хорошо знаешь Китай, чтобы понимать, здесь ни у кого нет друзей, – сказал Фань, сплюнув на площадку.
…
– Ни у кого…
С этими словами генерал Фань достал маленький пакетик с кофе три в одном, высыпал в рот, глотнул из фляжки. Солдатский кофе – мы так его тоже пили.
– Мы стали самой сильной страной мира, – сказал Фань, – но мне кажется, мы напрасно сделали это. Мы не готовы.
Я промолчал. Слова Фаня были обидны для меня, и он это понимал, хотя я понимал, что он прав, Россия никак не может считаться самой сильной страной мира. Для китайца обидеть собеседника – дело необычное, и я понимал, что Фань не в себе.
Он отошел к самому краю площадки, посмотрел вниз, плюнул. Мне вдруг показалось, что он готов прыгнуть вниз, но он только махнул рукой, подзывая меня к себе.
– Ты хочешь знать, что я чувствую по отношению к Пану? Знаю ли я его?
…
– Я знаю его очень хорошо. Ты должен помнить, что мой дед был секретарем партии. Довольно известным человеком. Он принимал деда Пана в партию как молодого партийца. Комсомольца – так, кажется, у вас говорят. Потом дед Пана исключал моего деда из партии, обвинив его в том, что тот вступил на сторону черных[87]. Это было не так, но ему нужно было место моего деда. Моего деда убили после издевательств, а моя бабушка сбежала в провинцию и только этим спаслась. Мой отец родился в земляной хижине с блохами и постоянно голодал.
…
– Потом сказали, что это не имеет значения. Но когда я родился, мне дали фамилию по матери, а не по отцу, чтобы запутать следы и дать мне
