Приглядевшись, Ленка заметила в траве круглые глаза под торчащими во все стороны лохмами у мелких существ, даже не пытающихся скрываться от ее глаз.
– Ой!
– Не бойся их. Эта нелюдь совсем не опасная нам, считай, с нами живут. Вон домовой, этот, с большими ушами – кутный, спорыньи, спехи, который побольше остальных – дрема. И все они мои помощники по хозяйству, а значит и твои. Вынеси им корец молока, да пирогом угости.
Окружив поставленный прямо в траву корец и глиняную миску, нежить, держа маленькими ручками кусочки пирога, толкаясь меж собой и чавкая, лакомились угощением, из-под мохнатых бровей поглядывая с благодарностью на хозяек.
– Коли надобность возникнет приглядеть за кем-то или чем-то, ты не стесняйся, зови их. Помогут. А в лес пойдем, с местной берегиней знакомство сведешь. Доверься ей, она в этих местах лес и живность в нем хранит.
– Ой, сколько интересного в округе. Сколько у тебя здесь живу, а первый раз увидела.
– Так к нам с тобой народ-то ночь-полночь заглядывает, не любит этот народец чужих.
– А сегодня как же?
– Любопытство взыграло. Захотели увидеть хозяина земель пограничных.
– Это дядю Толю-то?
– Его. Идем в избу, вишь, Ярило спускается к долу. И нам в дорогу собираться пора.
Подойдя к двери, не успев открыть ее, обе услыхали протяжный громкий свист со стороны тропы. Остановившись, бабка из-под раскрытой ладони посмотрела в направлении раздавшегося свиста.
– Кого еще нелегкая принесла в столь поздний час?
Словно услышав вопрос, из леса на поляну выехал на лошади всадник, за ним повозка с запряженной лошадью и возницей на передней перекладине, а уж потом за повозкой следовали пешие людины. Процессия остановилась у избы. Всадник соскочил с лошади. Это был крепкий мужик с нечесаной бородой и длинными свалявшимися патлами, без шапки на голове, в кожаных поршнях, черных шароварах и рубахе из неотбеленной вотолы, к которой по вороту была пришита браная полоса ткани с рельефным узором. Талию опоясывал кожаный ремешок с привешенным к нему мечом франкской работы, в метр длиной с широким лезвием, позади за поясом наличествовал скандинавский боевой топорик. Он привязал узду к крюку на боковине повозки и только после этого острым, пронзительным взглядом окинул хозяек.
– Чего желает добрый молодец? – Первой нарушила молчание старуха, изначально прокачав ситуацию и поняв, с кем имеет дело.
– В повозку глянь, карга старая. Атамана у нас подранили, вылечишь, благодарны будем, нет – пеняй на себя.
Пришлые пешцы по-хозяйски располагались у избы. Заняли лавку, отдыхая от ходьбы. Двое, отодвинув в сторону опешившую Ленку, бесцеремонно прошли в избу. Бабка Павла, подойдя к повозке, заглянула в нее. Лежавший там, бледный, словно чистое полотно, еще не старый мужчина с аккуратно стриженной бородкой, обрамляющей лицо, искаженное мукой, не подавал признаков жизни. Глаза болящего были закрыты, на груди с левой стороны, чуть пониже соска спелой вишней проступило пятно крови из разорванной дыры в рубахе. Из тела торчало обломанное древко стрелы.
– Где это его так?
– Еще чего спроси. Давай лечи скорее.
– Дак, чего лечить-то, поздно. Кончился. Его на буевище отвозить потребно. Не довезли.
– Да живой он!
– Ну да, был. А сейчас уж нет. Да и вам татям лесным уходить отсель надоть. Не ровен час, хозяин вернется, ой плохо вам придется.
– Уж очень ты разговорчивая стала, помнится, раньше вела себя потише. А коли я сейчас избу твою прикажу спалить, как тогда заговоришь?
– А не боишься сам больше потерять, чем найти? Пора бы уж прекратить каликами перехожими быть да татями по лесам скитаться. Вижу я в твоей Доле, что Лада при рождении наградила, встречу с боярином нашим и две дороги: либо служба у него, либо смерть тебе и ватаге твоей.
– Что за боярин такой? Раньше, я помню, его у вас с лавки пинками не поднять было. Али за ум взялся?
– Все, кончилось в этих местах ваше время. Теперь на землю эту хозяин пришел. Хорошо попросишь, примет к себе. Он всем изгоям вроде вас неприкаянных возможность вольными людинами быть дает, но и службы требует.
– Не знаю такого. И как же зовут боярина?
– Гордеем.
С высоты прожитых лет, повидав в своей жизни немало, Осташ, пришлый в эти места с Ладоги, города, стоявшего в низовьях реки Волхов, перестал верить в добро. Там он в одночасье потерял семью и сделался извергом для всех. Поблукав по Руси, прибился в конце пути к ватаге Булыги, тело которого сейчас лежало в повозке, ничего хорошего от сильных мира сего не ждал. Очень зол был на бояр северного края. Здесь, на юге, шайка таких же, как и он сам, промышляла дорожным грабежом, облюбовав дороги курско-черниговского направления. У хитрого Булыги на постоялых дворах и в селищах, примыкавших к трактам, имелись свои люди, не раз оповещавшие его о проезде купцов или отряде, высланном посадником для поимки дорожных татей. Поэтому атаман и чувствовал себя хозяином на большаках, а не тупо нападал на первого встречного-поперечного. Помаленьку сбивал свой капитал.
