прекрасной родине! Вив ля Франс!
Нога подгибалась, я сжал челюсти, покрепче облокотился на камин – падать сейчас просто нельзя. Дю Шорей что-то вещал, а я, понимая, что времени осталось немного, оглядывался. Аск? Нет, эти трое посередине зала, их держат на прицеле оба заговорщика. Элепар? Тоже нет, оба молодых барона угрюмо сопят, но смотрят на француза, и привлекать их внимание нет времени. Трое стариков явно были готовы рискнуть, эскам не нравилось происходящее, просто не хватало чего-то, чтобы начать действовать… Я поймал взгляд баронессы… черт, как же ее там? Эгельберт о ней как-то говорил, причем неплохо. Смотрит поочередно на всех, в отличие от второй женщины, зло уставившейся на фон Кустхива. Снова переступив и едва не рухнув на пол от боли в онемевшей ноге, я зашипел. Потом, перестав обращать внимание на явно не считавшего меня противником дю Шорея, напряженно уставился в глаза женщине. Есть контакт! Ее взгляд ушел было, но тут же вернулся. Одними губами я прошептал:
– От. Вле. Ки.
И чуть наклонил голову в сторону фон Кустхива.
От. Вле. Ки!
Женщина медленно опустила веки, постояла с закрытыми глазами, а потом – уважаю! – набрала в грудь воздуха и отчаянно, самозабвенно завизжала!
Зал был достаточно велик, но этот душераздирающий визг, заставивший подпрыгнуть и друзей, и врагов, понуждал действовать.
– Элиг, утихомирьте ее!
Громила двинулся к сосредоточенно визжавшей баронессе, на ходу замахиваясь, дю Шорей отвлекся, наставив оружие на возмущенно дернувшегося Эгельберта.
Дальше все происходило очень быстро – вот француз, подняв пистолет, что-то говорит дернувшемуся было Элепару, вот, получив пощечину, отлетает к стене баронесса, вот, собравшись с духом и заранее выпучив глаза, я переношу вес на здоровую ногу, подхватываю с каминной полки подсвечник, вот я шагаю, и от пятки до плеча меня пробивает вспышкой боли в ноге, но уже начавший разворачиваться дю Шорей опаздывает…
Удар!
Рука, держащая пистолет, приятно хрустнула, и я еще раз ударил, выбивая оружие.
Удар!
Снизу вверх, по худощавому интеллигентному лицу. Историк ухитрился чуть отшатнуться, но все равно, его отбросило в сторону и, запутавшись в собственных ногах, он шлепнулся на пол.
Выстрел!
И сразу многоголосый вопль!
Я обернулся – повод был дан, и тройка стариков повисла на правой руке фон Кустхива, выкручивая пистолет, обе дамы вцепились в левую, молодой барон натурально вгрызался ему в ногу над коленом – разъяренные эски рвали предателя, как стая волков неразумного быка. Точку поставил Элепар: за три прыжка с воплем «Motchi suk!», набрав необходимую скорость, он подпрыгнул и с лету боднул предателя лоб в лоб. Того отбросило к стене, а встать ему уже не дали, молотя всем, что попалось под руку, а то и просто пиная – без опыта, зато от души!
Я отвлекся всего на несколько секунд, но дю Шорей уже возился, пытаясь встать… нет, не встать – этот гад полз к валяющемуся у балконной двери пистолету!
Он полз, я хромал – скорость одна, да только у меня были союзники: Аск на четвереньках проскользнул мимо отчаянно заскулившего дю Шорея и не взял – вытолкнул оружие куда-то в сторону.
Мы встретились у балконной двери.
Оказывается, это не только в кино бывает – могучий удар снизу вверх, и жертва улетает сквозь стекло наружу. Ну да, у нас же разница в весе двойная, да и злой я чего-то. Из-за этой скотины у меня вместо мирного отпуска получился какой-то средневековый боевик!
Аккуратно открыв вторую створку дверей, прохромал наружу. Черт его знает, еще убежит – там во дворе полно его людей. Но живучий француз не обращал на меня внимания; упав животом на каменные перила, он замер, глядя вниз и не веря своим глазам. Я, встав рядом, хмыкнул. Не ожидал!
На площадь выходили люди в национальной одежде и с дубинками в руках. Много, очень много людей. Не десятки – сотни, тысячи, и дальше по улице виднелись еще, выходившие из машин и выныривающие из переулков, в странных шляпах, сливающиеся в один поток, под цокот деревянных башмаков, они шли к Эскенборгу. Над темным морем шляп и бархатных жилеток с белыми пятнами рубах развевались вымпелы моих рыцарей – сэр Ульфрик что-то деловито бубнил в мегафон, направляя идущих, а вокруг сэра Эррайна кучковались самые внушительные по объемам фигуры, видимо, мэры других городов. Горстка кустхивцев стояла с поднятыми руками в стороне, под присмотром полиции, впрочем, на них никто не обращал внимания.
Француз, дико озираясь, отшатнулся и попятился куда-то в сторону.
– Что, Оливье, не нравится? А как же милые вашему сердцу идеалы? Ну, там, типа свободного волеизъявления народа и прочей фигни?
Моего тона он почему-то не поддержал. С шипением выпрямившись, он оглянулся на выходящих за нами на балкон и явно очень злых баронов:
– Я законный правитель! Вы должны подчиняться!
