Мои дни, не считая забот о Даниэль, проходят в праздности. Я не могу оставлять жену одну и потому больше не подвизаюсь в качестве актера, но делаю кое-какую работу для рекламной фирмы. Работаю я на дому, так что у меня была возможность удовлетворить свое любопытство, наблюдая за Юки.
На неделе, пока Ли жил на пансионе в Спирнгфилде, Юки целыми днями отсутствовала, но появлялась дома всегда в разное время. Один раз, заметив, что ее дверь отворена, я спустился к коттеджу и постучал. Для визита я воспользовался традиционным предлогом домовладельцев – поинтересовался, все ли в порядке и не нужна ли помощь. Юки как раз вешала картину, и я предложил помочь. Улыбнувшись, она пригласила меня войти.
Меня удивило то, как ей удалось превратить интерьер коттеджа в японский. Турецкие ковры были сняты, вместо них на полированном полу лежали японские циновки. Мягкая мебель была покрыта простыми накидками из белой или небеленой материи. Все западные картины и украшения были убраны. Я не возражал против этого – Юки все делала с моего разрешения, даже несмотря на то, что платила за коттедж с меблировкой, – просто удивился масштабам превращения.
Молотком я вбил в стену крюк для картины. Это была японская гравюра, изображавшая старика, подметающего опавшую листву за прудом, обрамленным лаврами и другими растениями. Небо на картине было темным, и в нем висела большая луна, на фоне которой пролетала летучая мышь.
Несмотря на это, основная часть картины не была затемнена или скрыта в тени, и это придавало ей странный, нереальный вид. Она походила на одну из картин Магритта с ярким дневным небом и темными, тускло освещенными улицами, только здесь все было наоборот. Вообще-то довольно красиво, подумал я, все, кроме старика. Его изборожденное морщинами лицо было искажено мукой, так что он походил на душу грешника в аду. На ветке дерева за озером висел какой-то плоский круглый предмет, похожий на тамбурин. Когда картина заняла место на стене, Юки поблагодарила меня за помощь, а затем спросила:
– Как случилось, что ваша жена Даниэль в коляске?
Вопрос застал меня врасплох. Спрашивать об этом вот так, без преамбул и извинений… Максимально кратко и сухо я дал ответ, ожидая изъявлений сочувствия, которые и жена, и я сам терпеть не можем, но они не были произнесены. Юки просто улыбнулась (улыбка была совсем некстати – подумал я) и кивнула, как если бы диагноз (рассеянный склероз) подтвердил ее предположения.
– Когда она умрет?
Второй вопрос поразил меня до такой степени, что я даже не обиделся. Я пробормотал что-то неопределенное, чувствуя вину за то, что вообще отвечаю.
Потом Юки произнесла:
– Пожалуйста, можно мне еще спросить?
– Прошу.
Я приготовился к новому вторжению в личную жизнь.
– В вашем саду есть озеро. Можно мне гулять вокруг него?
– Конечно.
Помимо маленького пруда рядом с коттеджем, у нас есть еще и озеро, подпитываемое ключами.
– Больше вам спасибо, Уэстон-сан! – И она вежливо поклонилась.
Расценив этот жест как намек, что пора убираться с ее территории, я откланялся.
Я довольно долго возвращался в мыслях к странному поведению Юки, вспоминая, как бесцеремонно она поинтересовалась состоянием моей жены и при этом спросила разрешения гулять по нашей земле около озера. Очередное подтверждение того, что «Запад есть Запад, Восток есть Восток, и вместе им не сойтись». Я заметил и еще одну странность: Юки сняла со стены зеркало в большой комнате, а вместо него повесила несколько японских театральных масок, вылепленных и раскрашенных очень искусно. Одна из них показалась мне почти точной копией лица Юки, разве что цветом чуть побелее. Улыбка, ямочки на щеках были совершенно те же, но пустота на месте глаз придавала маске неприятно расплывчатое выражение.
Меня самого раздражало, что Юки не выходит у меня из головы. Заметив, что снова о ней думаю, я отбрасывал эти мысли, но она вызывала столько вопросов, на которые не было ответа. Я даже купил в букинистическом магазинчике японский разговорник, чтобы хоть немного понимать ее язык. Даниэль я книжку не показал, зная, что она не одобрит это приобретение. Часто я ловил себя на том, что смотрю в окно, из которого хорошо был виден коттедж Юки, но большую часть времени шторы были задернуты.
Озеро на нашем участке лежит у подножия склона, на котором раскинулся наш сад, и обрамлено зарослями ольхи и ивы. Его хорошо видно из нашего дома, но не из коттеджа. По берегу я выкосил тропу и в погожие деньки, когда под ногами сухо, вывожу туда Даниэль в коляске.
Обычно я встаю рано, чтобы побыть наедине с собой, прежде чем начать ухаживать за Даниэль. В этот тихий ранний час я гуляю вокруг дома, кормлю кошку Лауру и отдергиваю занавески, впуская день. В это время я забываю об инвалидности Даниэль – да и она, по-своему, забывает о ней, пока спит.
Как-то утром я, помнится, стоял у окна гостиной, откуда открывается дивный вид на озеро. Солнце только вставало и еще не высушило росу, которая тускло поблескивала на траве. Над озером протянулись нити тумана. У воды я увидел женщину, стоявшую спиной ко мне. Она была обнажена, и кожа ее в утреннем свете была белой, будто лист бумаги, так что я даже засомневался, не мираж ли это. Длинные распущенные черные волосы с тонкой белой
