вылечили, и в старших классах школы она вела активную жизнь, расписав свое время по минутам, – возможно для того, чтобы не слишком задумываться о том, кто она такая.
Но все же пару раз за эти годы мы разговаривали о ее матери и наших с ней приключениях после знакомства. Я рассказывал свои истории о том, как мы с Джоан танцевали в «Ундине», когда Хендрикс был в зрительном зале, и разговаривали с Алленом Гинзбергом в Томпкинс-сквер-парке. Я проветрил весь свой багаж воспоминаний старого сноба.
Но в тот день она спросила:
– Ты слышал об оцелотах?
Я кивнул, уже понимая, куда зайдет наш разговор.
– Они небольшие, тело длиной пару футов, и хвост почти такой же длины. У них красивый мех, – рассказывала она. – Они распространены по всей Южной Америке и Мексике. Если я еду куда-нибудь, где есть зоопарк, то проверяю, есть ли там оцелоты. Они есть в Сан-Диего и Цинциннати.
– Оцелоты довольно пугливы, – добавила она. – Разумеется, их становится все меньше, ведь на них охотятся ради красивого меха, и их родные леса вырубают. Но больше всего я интересуюсь марги – родственницей оцелота, очень на него похожей. Ты ведь знаешь про этих диких кошек?
– Они живут и охотятся на деревьях, – сказал я. – Ведут ночной образ жизни, очень осторожны и тоже встречаются все реже.
– Ты знаешь о них, потому что тебе рассказала мама, правда? В вашей молодости. Она ведь знала про это… про своего отца. Ты помнишь, что у него было прозвище «Марги»? Когда мне было двенадцать лет, я стала о них расспрашивать, и бабушка Руфь рассказала мне о дедушке.
Прошлым летом Руфь взяла меня с собой в Мексику. Мы приехали в город, где родился и вырос Антонио Мата. Еще даже живы горожане, которые знали его. Мы специально заехали в Белиз, чтобы посетить тамошний удивительный зоопарк. Он в стороне от побережья и очень просторный. Больше похож на заповедник со всеми животными Центральной Америки, – рассказывала она. – Я долго стояла у вольера марги и наконец, уже в сумерках, увидела дикую кошку на верхних ветках дерева. Вокруг было полно народа, но она смотрела прямо на меня. А потом исчезла.
Селеста замолчала и уставилась в окно.
– Мы катили по поросшей травой равнине в центре острова, клонящееся к закату солнце отбрасывало длинные тени и придавало особое волшебство бесконечной череде магазинов, зданий с вывесками дерматологов и дантистов и площадок с подержанными автомобилями на продажу. Может быть, Трапезунд и был одержим дьяволом, – ни с того ни с сего сказала Селеста, – но на маму он отреагировал, как домашняя кошка на дикую.
Я понял, что Джоан так ей ни о чем и не рассказала.
– Точно, милая, – ответил я, – так оно и было.
Не отрывая глаз от дороги, она левой рукой стащила с плеча блузку. Я увидел островок рыжей шерсти с черным пятном.
– Давно это у тебя?
– Несколько лет. Сначало было просто пятнышко, потом выросла шерсть. Я поняла, что это, как только оно появилось. Сначала я его брила и боялась, что кто-нибудь увидит. Теперь уже не брею.
Я смотрел на ее профиль, стараясь разглядеть в ее лице кошачьи черты. Она покосилась на меня, и на секунду ее глаза и впрямь засветились.
– Когда я познакомился с твоей матерью, у нее тоже было такое пятно. Ей пришлось избавиться от него электролизом. Это очень болезненно.
– Мама никогда сама о таких вещах не рассказывает. Когда это пятно у меня появилось, я спросила ее, что это такое. Она очень коротко упомянула о своем отце, а потом рассказала мне о лазерном лечении.
– Но ты не захотела его удалить?
– Я хочу сохранить память. И может быть, что-нибудь понять.
Некоторое время мы ехали молча. Затем Селеста сказала:
– Когда вы встретились, она была всего на несколько лет старше, чем я теперь. Что она знала?
– Тогда она только что поняла, что случилось с ней и ее братом Луи. Она сердилась на свою мать за то, что она не смогла рассказать ей больше. Но я думаю, Руфь тогда еще просто не оправилась от потрясения. И твоя мама тоже. Может быть, поэтому они так увлеклись своей работой.
– Вот, посмотри. – Она указала на папку, втиснутую между нашими сиденьями.
В папке были фотографии. На первых снимках был ее дед, Антонио Мата. Худой, напряженно выпрямившийся юноша. Кажется, лицо его и голова были немного вытянуты вперед. Но возможно, я это видел только оттого, что обо всем знал. На одной фотографии он был в каком-то мексиканском доме с группой молодежи: в одной из девушек я узнал Фриду Кало. На другом снимке Антонио Мата, без пиджака, в одной рубашке, писал картину.
Я уже видел эти фотографии, Джоан показывала их мне, когда мы только что познакомились. Там был снимок Антонио Мата и Руфи, матери Джоан, которую я однажды видел. Красивая пара. Руфь была в шортах и мужской рубашке.
После исчезновения мужа Руфь закончила Колумбийскую юридическую школу, вышла замуж за правозащитника Гарри Розена и стала юридическим консультантом «Эмнести Интернешнл».
– Посмотри на следующую, – сказала Селеста.
Этого снимка я не видел. Антонио Мата лежал, вытянувшись на ветке дерева и смотрел в камеру кошачьими глазами.
