– Как это… Почему? Ты ничего не понимаешь, у тебя все всегда было хорошо! – закричала она. – Ты не приходил домой, к пьяной маме, когда есть нечего, потому что она твой обед пропила. И ужин, и завтрак, и ты не знаешь, что делать, потому что это мама, а тебе десять лет. А другие, большие и взрослые, умные и сильные, говорят – не плачь, девочка, мы заберем тебя от плохой мамы и увезем в хороший детский дом. Там тебя всегда будут кормить. Там тебе будет хорошо, там не будет плохой мамы.
Дракон раскачивался над ней, Катя плакала, но не утирала слез:
– А ты не хочешь, чтобы не было мамы, ты просто хочешь поесть и чтобы все вернулось, все стало как раньше, когда был папа. Тебе-то как понять, Ярцев, ты как сыр в масле всю жизнь катался! А потом ты растешь, и тебе все чаще говорят, что ты дольщица. Это как клеймо под кожей, его напильником не сдерешь. Почему у других девочек платья красивые, а у меня нет, почему эти колготки, опять они, почему у меня рюкзак порванный, я хочу новый, розовый, мама, почему…
Слезы сверкали на ее глазах, губы дрожали, а потом Денис потянулся и поцеловал ее. Она закрыла глаза, заплакала громко, навзрыд, совсем по-детски, уткнулась ему в плечо.
– Уходи, – сказал Денис, и золотой дракон побледнел и расточился в пустоту.
Глава сорок девятая
Человек шел вдоль стены. Пять шагов – отдых, пять шагов – отдых.
Человек тяжело дышал. Испарина покрывала бледный лоб. Серебряные листки «паутинки» дрожали на висках. Сенсорные двери услужливо распахивались перед ним, он перешагивал через тела, не делая попыток никому помочь, шел дальше.
Человек поднял глаза на указатель.
«Рабочая зона установки, во время активного режима не входить без спецзащиты». Сенсор лифта услужливо мигал.
Цветков, с трудом переставляя ноги, побрел в сторону служебной лестницы.
– Ну вот, видите, – сказал отец Сергий.
Меринский видел.
Весь Шестой ряд был заставлен машинами. От самого начала по пешеходной дорожке двигалась очередь, кое-кто, устав, садился на покрывала, чтобы передохнуть, перекусить, выпить чаю из термоса. Меринский отметил, что преобладали женщины. Разных возрастов.
«Благочинному это не понравится, – подумал порбовец. – Приказу тоже. Как быстро… Не может массовое помешательство развиваться так быстро».
– Вы нервничаете, – заметил Меринский.
– Матушка моя в Краснодаре, – сказал отец Сергий. – Кесарево сделали, какие-то осложнения. Увезли ее. А тут чрезвычайное положение. Да еще с Улитой…
Он махнул рукой.
– Разберемся, – сказал Меринский. Машина остановилась около дома, здесь очередь завивалась кольцами, петляла, женщины перегородили улицу, сходились вместе, судачили.
Все это производило впечатление странного сочетания сельского схода и поклонения святым мощам.
Меринский вышел, и его разом накрыла нездоровая истерическая атмосфера, он двинулся к дому, проталкиваясь через толпу, выхватывал подробности для отчета.
У дерева рыдает молодая девушка, женщина постарше – ее мать, очевидно, пытается ее утешить. Другая выходит из распахнутых ворот с сияющим лицом, идет, не чуя земли под собой. Много радости, много ошеломленных улыбок, разговоры вдоль улицы, весь Шестой ряд перешептывается, спрашивает и восклицает.
– …не доживет, говорит…
– …как и сказала, мальчик…
– …а Петровна-то, грех какой, спросила, какой ярлык выигрышный. А Улиточка ответила…
– …руки наложила, отвела – и все заросло…
– …Господь по молитвам нашим послал нам заступницу…
«Здесь нужен сотрудник из отдела по делам религий, – озабоченно подумал Меринский. – И тесное взаимодействие с церковью. Если запустим, культ вырастет. Хватит с нас анциферов…»
– Позвольте, – Меринский властно раздвигал очередь.
– Граждане, вы куда? – дорогу им преградил казак. – Очередь не здесь начинается.
– Тарас, это же я, – сказал отец Сергий. – Не узнал?
Казак замялся.
– Что у вас там? – подлетела женщина. – Стойте спокойно, она всех примет, не надо поперек всех в рай бежать.
