– Приказ общественного развития и благоустроения! – Меринский махнул удостоверением. – А это хозяин дома, отец Сергий.
Женщина поджала губы, глянула подозрительными маленькими глазками.
– Да знаю я.
– Здравствуй, Марина, – сказал отец Сергий.
– Проходите, – Марина Семеновна повела их за собой сквозь толпу.
– Ваша прихожанка? – спросил Меринский.
– Хорошая женщина, – отец Сергий удивленно оглядывал людей. – Спор у нас вышел после вчерашней службы. Надо же, сколько…
«Примерно полторы тысячи, – прикинул Меринский. – На второй день…»
Чем ближе они подходили, тем тише становилось во дворе, наконец люди расступились, и они выпали в круг благоговейной тишины.
Улита сидела во дворе, рядом, у ее ног, играли девочки и спал Гордей.
На стул к ней подсаживался очередной проситель, склонялся, что-то шептал. Девушка откидывала волосы, отвечала, и реакция у всех была почти одинаковая – женщины всхлипывали, прижимали руки к лицу, кто-то кидался целовать ей руки, кто-то вставал, как пьяный, шел, не разбирая дороги. Две старушки в белых платочках бойко подскакивали, подхватывали такую просительницу под руки, уводили.
– Папа пришел, – Улита смотрела синими глазами, в которых кружились золотые искры.
– Здравствуй, доча, – настоятель отвел глаза. Что с ними творится, что с ней случилось: благодать или искушение? Батюшка не знал. Каждое воскресенье он предстоял перед Богом, творил чудо преосуществления хлеба и вина в Тело и Кровь, открывал людям великое чудо, Богом дарованное. А теперь чудо вторглось в его жизнь, как бешеная бора, срывающая крыши, и он не знает, что с ним делать.
– Может, мы поговорим в доме? – отец Сергий беспомощно оглянулся, он был в прицеле десятков глаз.
– Зачем? – удивилась девушка, отец смешался. – Разве нам надо что-то скрывать?
– Доча, что ты делаешь? – Не те слова, вообще все не так, это не его Улита, тихая, скромная девочка, не ее глаза. – Зачем все это? Эти люди, зачем ты их прельщаешь? Чьей властью, Улита?
– Это не я, – склонила голову Улита. – Это ангел. Люди спрашивают, а он отвечает. Разве плохо? Смотри, папа, они счастливы! Все счастливы! Все получают то, о чем так долго просили, молились, ставили свечки, подавали записки. А ты счастлив, папа?
– Я… – священник осекся, впервые он не мог подобрать слова.
– Так попроси, – продолжала Улита. – Приди ко мне и насытишься, спроси и будет отвечено. Нет ни печали, ни горя, есть только золотой свет и небесная синева, они примут всех, всех обнимут. Никто не будет больше плакать, никого больше не обидят, все будут свободны…
Ее слушали завороженно.
Меринский шагнул вперед. Это зашло слишком далеко, надо прекращать немедленно.
– Приказ общественного развития и благоустроения! – сказал он. – Я прошу вас прекратить общественно опасные действия и дать разъяснения о природе ваших… предсказаний.
Улита замолчала, посмотрела на него. В глазах ее промелькнуло удивление.
– А вот тебе ничего не надо. Совсем ничего, ты знаешь все, что хочешь знать. Тогда зачем ты пришел?
– Хватит, – Меринский поморщился. – Играть в пророчицу будешь в другом месте, девочка.
По толпе пролетел гул.
– Управление общественной безопасности! ПОРБ! – повысил голос Меринский. – Расходитесь, граждане, благочинный Савватий своего благословения не давал на это мероприятие.
– Собака твой Савватий, – долетело из толпы.
– Брюхо наел, в карете его катает.
– Да что вы слушаете их, гнать их надо. Где казачки, казачков позовите, явилась тут крыса порбовская!
– Да он нас переписать хочет! – корявый палец ткнулся в лицо Меринскому, он едва отшатнулся. Черная сгорбленная бабка распрямилась, выбросила длинную руку, метила в чиновника. – Явился тут, антихрист с циркулем. Мало нам личных дел, мало доли? Последнее отнять хотят, любой свет погасить!
Женщины подступали, глаза их сверкали безумным золотым светом, отца Сергия оттеснили, порбовец был один в кольце женщин, его ударили по ребрам, чьи-то ногти проехались по лицу, схватили за волосы, потащили назад…
Земля толкнулась под ногами, чуть позже долетел грохот, бабки не удержались, попадали на колени. Вой полетел над двором, выплеснулся на Шестой ряд, Владимир Лютовладович поднял глаза.
– Господи… – прошептал он.
Над Колдун-горой вспухало облако густой черноты. Маслянистая, жирная, она ширилась, пока не накрыла всю верхушку горы и покатилась вниз сшибающей всё стеной тьмы. И вдруг встала у крайних домов!
