— Дело ясное, командор! — звонко ответил Кэриб Уорнер, тащивший резную шкатулку.
— И ты здесь?
— А как же?! — округлил глаза юнга.
Отвесив ему (для порядку) подзатыльник, Сухов вышел в патио — внутренний дворик, где благоухали цветы и струилась вода.
Рай индивидуального пользования.
Широкие ворота, ведущие в патио со стороны реки, были распахнуты, и Олег легко разглядел отряд всадников, нахлёстывавших лошадей.
Их было человек тридцать, и настроены они были весьма решительно.
— Диего! Ко мне! Мушкетёры — наверх!
Подбежавшему Мулату ничего объяснять не потребовалось, он и сам разглядел новую напасть.
Корсары, выбегавшие из разорённой асиенды, об оружии не забывали.
— Будьте здесь! Ворота не закрывайте! Пусть рвутся внутрь, тут вы их и приветите. Франсуа, за мной!
По широкой лестнице взлетев на плоскую крышу-асотею, Сухов бросился к зубчатому парапету.
— Огонь!
Нестройный залп из мушкетов стал для новоприбывших сюрпризом не из приятных.
Кавалеристы были парнями горячими, стало быть, не шибко умными. Именно поэтому они сразу стали стрелять в ответ, зря расходуя порох, ибо от их пальбы пострадали лишь альменас.
И вот теперь, с пустыми мушкетами, они ворвались в патио.
А там их ждали.
Тесный дворик вмиг переполнился ржавшими конями, топтавшими благоуханные кустики, и орущими людьми.
Корсары, прятавшиеся в галерее первого этажа, стреляли с колена вверх, по конникам, поэтому никого из своих не задели, хоть и открыли пальбу с обеих сторон. А мушкетёры добавили сверху.
Гекатомба получилась знатная — добрый десяток кабальеро свалился с сёдел, между их тел брыкались две подстреленные лошади, вздумавшие стать на дыбы, а кровищи натекло…
Впитаться животворной липкой красноте было некуда, и страшные лужи ширились и ширились, смыкаясь и густея.
Вероятно, десятерым из «нападавших на напавших» удалось скрыться, хотя выстрелы гремели и за стенами асиенды.
Сухов спустился с крыши, поморщился брезгливо и вышел на террасу.
У местной кузницы выстроилась очередь — невольников спешно расковывали.
Расковывали потому, что так Капитан Эш велел, а спешку подстёгивали сами индейцы — у многих из них в руках были трофейные мушкеты и пистолеты.
Поэтому кузнец с молотобойцем работали с большой самоотдачей, ударным трудом добиваясь долгих лет жизни.
На плантациях никого не было, если не считать трупов надсмотрщиков, уже голых — тайно были народцем хозяйственным.
Олег обернулся к дону Антонио, пялившему широко открытые глаза, и поводил рукой перед взором, выражавшим муку. Мёртв.
— Франсуа! — крикнул Сухов. — Жерар Туссен! Где вы? Кончай прибарахляться! Это самое… Мавры сделали своё дело, мавры могут уйти.
Всю улицу Дам, от ворот Сан-Диего, выходивших к порту, и до «Лас Касас Реалес»[37] тучный дон Габриэль де Чавес-и-Оссорио одолел почти бегом.
Карета его катилась позади, но ярость, бушевавшая в груди губернатора, не давала ему усидеть.
Его пальцы сжимались и разжимались, желая рвать, кромсать, душить.
О, Пресвятая Богородица! Да сколько же можно-то?!
Есть ли предел человеческому терпению?
Отец Игнасио зовёт к кротости и смирению в делах мирских, да только как же тут будешь смиренным, когда творится этакий произвол?!
Пыхтя и отдуваясь, дон Габриэль одолел ступени лестницы и ввалился в тёмный и прохладный коридор аудиенсии.
Стража поспешно раскрыла перед ним резные двери, и губернатор влетел внутрь.
Едва отдышавшись, диким взглядом осматривая свой собственный кабинет, он проревел:
— Капитанов де Фуэмайора и де Иельву! Ко мне! Живо!
Топот ног за дверью озвучил исполнение приказа.
Раздражённо скинув душивший его камзол и расстегнув ворот рубахи, губернатор плюхнулся в кресло.
