парню повезло – его тощая шея сломалась от рывка, и он без долгих мучений отправился в мир иной. Остальным приговоренным пришлось намного хуже – с побагровевшими лицами, извиваясь и сипло хрипя, они продолжали упрямо цепляться за ускользающую жизнь.
Многие из солдат отворачивали лица, кого-то вывернуло наизнанку, кого-то потряхивало, как в лихорадке. Десятники крепились, но лица их побледнели. Резко завоняло испражнениями. Сдерживать рвотные позывы стало еще сложнее, но Глеб не мог позволить себе проявить слабость, последовав примеру большинства солдат, и продолжал смотреть на содрогающиеся тела. Лишь когда последний из приговоренных безжизненно обвис в петле, свесив изо рта синюшный язык, Волков выдохнул застрявший в груди воздух и позволил себе отвести взгляд.
Грох подошел к повешенным и после короткого осмотра заявил:
– Мертвы.
– Снять и похоронить вместе с остальными, – распорядился Волков, стараясь, чтоб голос не дрогнул.
Развернувшись на пятках, он прошел сквозь поспешно расступающийся строй солдат. Многие из них старались не встречаться с командиром взглядом. Глеб это видел, но сохранял на лице невозмутимость. Солдаты должны видеть уверенность командира в своей правоте, признавать его право награждать отличившихся и наказывать совершивших преступление. Должны…
И кому какое дело, что в глубине души командир готов волком выть!
Один только Грох почувствовал душевную боль Волкова и последовал следом за ним.
Свернув в ближайшую калитку, Глеб подошел к высокому крыльцу и уселся на ступеньки, уставившись в одну точку невидящим взглядом. Дисциплина в отряде должна быть железной, но сколько выдержки нужно иметь, чтоб отдать приказ о казни своих солдат, своих боевых товарищей! Подошедший Грох нарочито громко потоптался рядом с отрешившимся от всего командиром, обеспокоенно заглядывая в его окаменевшее лицо с неподвижным взглядом, окликнул его по имени, вместо привычного обращения «господин» или «маркиз», но Глеб ни на что не реагировал, и, вздохнув, орк куда-то ушел. Но ненадолго!
Сколько он так просидел, Волков не знал. В голове была одна звенящая пустота – ни единой мысли. Очнулся он от того, что кто-то сунул ему в руки тяжелый, глиняный кувшин с плескавшейся внутри жидкостью. Тяжелая посудина едва не выскользнула из безвольных пальцев, но чья-то рука вовремя поддержала кувшин за донышко. Вскинув растерянный взгляд, Глеб увидел присевшего напротив него Гроха, обеспокоенно и вместе с тем понимающе глядящего ему в лицо. И молчащего. Слова сейчас были не нужны, они могли только все испортить.
Волков ответил признательным взглядом и приложился губами к выщербленному краю кувшина. В нос шибанул запах перебродивших ягод. Неприятный запах… И вкус у деревенской браги оказался отвратительный. Но Глеб пил, чувствуя, как смывается брагой пустота внутри него. Голова слегка закружилась, во рту стоял кисло-приторный вкус перебродивших ягод, но… но все это было неважно. Главное – он вновь чувствовал себя живым. Волков развернулся вбок и уперся спиной в столбик перил, откинул голову назад, чувствуя затылком нагревшуюся от солнца, чуть шершавую деревянную поверхность, и прикрыл глаза. Расслабился.
Таким его и нашел отправленный на поиски командира Капль. Отирающийся поблизости Грох перехватил сержанта, тихим шепотом потребовав не тревожить маркиза. Тот принялся что-то негромко доказывать Гроху, но орк был неумолим, отвечая на все приводимые доводы отрицательным покачиванием головы. Капль продолжал доказывать – Грох продолжал стоять на своем. Сколько бы они еще препирались, неизвестно, но тут Волков открыл глаза и негромко сказал:
– Докладывайте, сержант.
Капль бросил победный взгляд на Гроха и принялся отвечать:
– Допросили мы этого упрямца. Недолго он запирался и рассказал очень интересные вещи: оказывается, что их отряд должен был встретить здесь караван работорговцев – те должны на баржах по Ниязу сплавиться, – и сопроводить через пустоши до границы с Ортом. Караван к утру должен будет заявиться.
Глеба удивило рассказанное. Он знал, что и в Фаросском герцогстве, и в Туронской марке рабство было строжайше запрещено. Хоть они и были обязаны по договору с соседними странами пропускать караваны работорговцев, но помощь им никогда не оказывали. Индрис о том рассказывал, да и Тханг просветил, когда они с Глебом выкупали сородичей орка. Волков спросил:
– Какое им дело до работорговцев?
– Приказ был отдан самим маркграфом.
– А его какой интерес? – не мог не спросить Глеб.
Капль ответил:
– Маркграф продал им всех захваченных пленников. Цену работорговцы дали хорошую, но в качестве дополнительной оплаты потребовали от него обеспечить их охраной. Альгерд тоже не дурак – выделять так необходимые ему для войны боевые отряды не стал, а послал тех, кто попроще. Эти ублюдки раньше занимались разорением наших земель, вот и сейчас не удержались!.. Среди них в основном отребье разное, хороших опытных вояк только с полсотни и было, но и те – ублюдки каких мало, потому как ни один добрый солдат не станет заниматься резней крестьян, – на вопросительный взгляд Глеба Капль пояснил: – Выяснилось, что этот отряд раньше бесчинствовал в районе четырнадцатого гарнизона, когда Нант узнал об этом, то мы его еле оттащили
