– Следовало ожидать, что ты говоришь на чен, – сказала я, возвращаясь к созерцанию бьющихся о берег волн.
– Как и мне, ваше высочество. Ваши способности к языкам могут посрамить мои.
Чувствуя, что на губах вот-вот возникнет улыбка, я не оглядываясь спросила:
– На сколько же я тебя опережаю?
– На три с половиной, – ответил он. – Я говорю на сватир сносно, но не бегло.
– Спряжения глаголов у них – просто кошмар. – Я наконец позволила себе улыбнуться и повернулась к нему: – И они моментально обижаются, если что-то напутаешь. Полагаю, весь остаток дня мне придется просидеть тут. Дай охране отдохнуть. В моих покоях вполне безопасно, пока дежурят на входе, а если кто-то останется внутри, эти комнаты покажутся мне еще теснее, чем они есть.
– Хорошо, ваше высочество.
Дразнить Эммори за то, что он не сумел настоять на своем, я не стала, хотя и удивилась этому. Не будь я так поглощена поисками решения проблем с матерью, я бы догадалась, что замышляет мой экам.
Цера распорядилась даже лучше, чем думала. Человека, более подходящего для поисков убийц моих сестер и племянницы, чем сыщик Эммори Триск, было бы не сыскать во всей вселенной.
С ясного неба сияло солнце. Я вышла из аэрокара, улыбаясь и махая рукой всем собравшимся на возжигание светильника. Телохранители окружили меня плотным кольцом, и я слегка толкнула Джета локтем.
– Улыбайтесь, черт вас возьми, вы же пугаете людей до потери сознания.
– Мы телохранители, ваше высочество. Мы и должны пугать людей, – ответил он, не прекращая наблюдать за толпой.
– Но не настолько же, – пробормотала я.
Впереди моих телохранителей шествовал страх. Случайный наблюдатель не заметил бы этого, но я специально следила и видела, как люди спешат расступиться перед Нал, шествовавшей к храму во главе моей охраны в черных мундирах. Их плохо скрываемая подозрительность глушила витавшую в воздухе радость, точно мокрое одеяло. Люди боялись не меня – я видела их улыбки и слышала, как они выкрикивают мое имя. Это была реакция на охрану.
– Эммори.
– Я вижу, ваше высочество, – ответил он сзади меня.
– Что происходит?
– Не сейчас.
Я подобрала тяжелую ткань традиционного белого сари и пошла по ступеням наверх.
– Ладно, позже. Но сейчас вели своим улыбаться. Или хотя бы не смотреть с таким видом, будто они сейчас кого-нибудь съедят.
Последние слова я прошипела, улыбаясь и приветственно поднимая руки навстречу Матери-настоятельнице Бенедин.
Когда Бенедин возглавила индранскую церковь, я была еще маленькой. С тех пор ее темные волосы заметно поседели, а вокруг глаз появились морщины.
– Ананд, ваше высочество, – сказала она, целуя меня в лоб.
– Ананд, Мать-настоятельница, – ответила я, опускаясь перед ней на колени.
Конечно, я не призналась бы в этом никому на свете, но мне очень не хватало этого праздника – густого аромата благовоний, капель лимонной воды, которой обрызгала меня Мать-настоятельница, произнося благословение…
– Да будет ваш свет сильнее мрака, – нараспев сказала она, прижимая большой палец к моему лбу.
Ноздри наполнились резким древесным запахом драгоценной сандаловой мастики.
Настоятельница отошла от меня, и мне пришлось скрыть удивление: Эммори позволил ей точно так же благословить всех телохранителей. Следить за лицом, напомнила я самой себе: в воздухе, записывая каждое движение, стаями вились камеры.
«Девочки, улыбнитесь камерам», – шепнул на ухо голос отца. Рука куда-то потянулась, а мозг не успел сообразить, куда и зачем. Прервав жест на полпути, я выглядела бы глупо, поэтому я улыбнулась, надеясь, что улыбка выглядит искренней, и еще раз помахала собравшимся.
Толпа одобрительно взревела. Здесь собралась не чванная знать, а те, на ком стояла и будет стоять Индрана, – работницы, торговки, предпринимательницы – все те, из кого состоит Империя.
А если откровенно – все те, кто создал Империю.
Я окинула взглядом множество лиц, и все внутри вдруг свело судорогой. Если оставить заботу о моей Империи и моем народе на кого-то вроде Ганды… Нет, этого я сделать не смогу.
Ох, етит-твою, меня и вправду поимели. Им в самом деле нужна наследница престола. Нужна я.
Все эти мысли не отразились у меня на лице, я продолжала улыбаться и махать рукой, приветствуя народ. Мать Бенедин встала рядом и подняла руки, призывая к тишине.
