– Это она и есть. Странная вещь… опиум дарит грезы, а вот она… она мир раскрашивает. Исполняет самое заветное. И оно реально, Евдокия. Настолько реально, что когда действие заканчивается, когда ты вновь просыпаешься… обычным, и в мире обычном тоже, тебе выть хочется с тоски. Там на нее многие подсаживаются. Тут-то дорого… а там – бесплатно, пара капель крови и подождать. Мох быстро расцветает. А небо всегда серое. И солнца нет. Я знаю, что это неправильно, когда солнца нет, что невозможно. У меня хорошие были наставники, вот только на Серых землях бывать им не доводилось. Официально это именуется оптической иллюзией. Будто бы энергия места преломляет свет таким вот хитрым образом. Но это ложь…
Лихослав с удивлением уставился на свои руки, покрытые мелкой сахарной пылью. Поднес к носу, понюхал, лизнул.
– Все знают, что Серые земли – это не граница, это самая что ни на есть Хельмова задница, из которой нормальному человеку надобно бежать…
– Дайте сюда. – Евдокия вытащила платочек и принялась руку вытирать. – Вы долго там были?
– Десять лет. – Он смотрел, не делая попытки высвободиться. – Я вас смутил?
– Вашими откровениями? Отнюдь.
– Я ведь пробовал «хельмову радугу».
– Это я поняла.
– Там ее все пробуют. Поначалу – из любопытства, а потом… знаете, в сером мире становится тошно… когда каждый день одно и то же… равнина, и снова равнина… кони проваливаются, но главное, чтоб на багника[22] не напороться, утянет. Деревья торчат тоже серые, перекрученные. Листьев нет, а живут… я поначалу думал, что мертвые, но как-то тронул, а оно дрожит, тянется к теплу.
Руки были хорошими, крепкими.
И в мелких шрамах.
– Это меня криксы подрали. Напоролись как-то на гнездо. Они мелкие, юркие, рубить несподручно, а зубы-то… что иглы. Наш разъезд хорошенько потрепали, пока мы с огнем сладили… криксы, которые постарше, хитрые, налетят и крыльями норовят глечики перевернуть, чтоб огонь погас. А на Серых землях огонь развести тяжело.
Он пальцы все равно облизывал.
– Напугал? – Лихослав попытался улыбнуться, вот только улыбка получилась кривоватой, неискренней.
– Ничуть… почему там?
– Служил?
– Да.
Он ведь княжич, и старого рода, и мог бы выбрать место безопасное, тот же двор королевский…
– При дворе уланом быть дорого. – Лихослав вытряхнул последний орешек на ладонь и протянул Евдокии. – Да и… тошно, честно говоря. Не умею я тут служить так, чтобы с пользой для себя и рода. А за Серые земли платят хорошо. И не только из казны. Та же «хельмова радуга» на золотой вес идет… есть еще паутинка, которую местные пауки ткут, тонкая и крепкая. Или вот гнилушки… или…
– Ты же князь будущий.
– И что? Думаешь, если князь, то гнилушки собирать зазорно? Да за одну десяток злотней дают… они ж растут семьями, по десятка три-четыре… – Лихослав отвел взгляд. – В хороший месяц выходило до десяти тысяч злотней. А как-то я волчьего пастыря[23] встретил… он сидел под грозовой сосной, такой, знаешь, которую молнией надвое рассекло, а вокруг него собрались навьи волки. На Серых землях они здоровые, с теленка размером. Он им читал из книги, а волки слушали…
Взгляд Лихослава затуманился.
– А три дня спустя стая вышла к границе, там люди селятся, большей частью перекупщики. Ну или охотники… находятся безголовые, которые на Серые земли вдвоем-втроем ходят, а то и в одиночку. Но эти живут мало. Волки всех вырезали… и людей, и скот, и… и наших там крепко полегло. А меня не тронули, будто бы знали, что я Его видел. Лошадь, вот ту задрали, вожак ей одним хватом горло вскрыл. Я уж думал все, а он склонился, дыхнул гнилью и засмеялся… никогда не слышал, чтоб волки смеялись. Даже когда я в него нож всадил, хороший… заговоренный… он все равно смеялся… мне за шкуру его триста злотней дали… а за зубы – еще сотню. Еще когти. И кости. Печенка опять же… и сердце волчье… не спрашивай, кому оно надобно.
Евдокия не спрашивала, она просто сидела рядом и слушала.
Гладила разрисованную шрамами ладонь.
– Серые земли затягивают. – Лихослав притянул Евдокию к себе, посадил на колени и подбородком в макушку уперся. И, наверное, следовало запротестовать, в конце концов, пусть Евдокия и не шляхетного рода, но у нее тоже репутация имеется. Но здесь, на кованой лавочке, спрятанной в тени розовых кустов, о репутации не думалось.
А вот о Серых землях, тень которых жила в глазах Лихослава… и еще о нем самом… князь будущий, а собирал «хельмову радугу» и гнилушки, которые здесь, в Познаньске, стоят в десять раз дороже. Евдокия знает, как и то, что из гнилушек этих делают сердечные капли.
Не только их…
– Я вообще туда по дури сунулся, после истории одной… но поначалу казалось, что побуду год и назад… поставил себе цель – двадцать тысяч злотней
