– Кто тебя обидел, Евдокия?
Никто, наверное…
– Забудь. – Евдокия улыбнулась. Все-таки хорошо, что он появился… – Расскажи еще, пожалуйста.
– О Серых землях?
– Да.
– А тебе и вправду интересно?
– И вправду.
– Просто… обычно как-то не принято… дурной тон… я в первую побывку еще столкнулся, что никто не хочет слушать, разве что Себастьян… он бы понял, наверное, если бы мы… князю неприлично, чтобы там служить. Серые земли есть, а в то же время их и нет. Там порой стоит такая тишина, что слышно, как растет мох. А потом налетают гарцуки[24]… и тогда ветер заговаривает с тобой. Но нельзя его слушать – заморочит, заведет… был мальчишка, из новичков, все доказывал, что с нечистью можно договориться… увели его, три дня водили, вернули потом, живым и почти нормальным… он стал бояться ветра, даже обыкновенного…
Лихослав дернул расшитую желтой нитью ленту.
– На полную луну… нет, там луна никакая не показывается – но мы все точно знаем, что она полная, – нечисть играет свадьбы. Мары примеряют платья из тумана и паутины, веночки из мертвоцветов и ходят, зовут женихов… находились такие, что отзывались… и тогда летит по-над болотами свадебный возок, из костей сделанный, запряженный тройкой навьих волков. Сидит на облучке перевертыш и погоняет… гости несутся следом, визжат, воют; и не приведите боги оказаться на пути этакой свадьбы.
Евдокия поежилась.
Зябко. От слов зябко, и будто веет сыростью туманной, волглым болотным духом. И солнце уже не греет, да и само оно скрывается вдруг, наполняя королевский парк тенями, заставляя придвинуться ближе к Лихославу. И в шепоте ветерка голоса уже мерещатся…
– Дуся! – Этот голос, к сожалению, не примерещился. – Дуся, я тебя нашел!
И не только голос.
Аполлон, выбравшийся из кустов, смахнул прилипший лист, мазнул рукавом по расцарапанной щеке и бухнулся на колени:
– Дуся, спаси меня!
– От кого? – Евдокия огляделась.
Тихо. И парк пребывает в обычной своей полуденной дреме. Король и тот смежил веки, и парочка шутов прикорнула у ног его. Королева позевывает, позабыв про этикет. Красавицы блистают…
– Лихослав…
– Я буду рядом, дорогая. – Он поднялся и поцеловал раскрытую ладонь.
…правда, смотрел он почему-то не на Евдокию.
Проследив нить взгляда, она не без удивления отметила, что панночка Белопольска сегодня диво до чего хороша. Она стояла, опираясь на руку его высочества, и о чем-то рьяно, вдохновенно рассказывала.
О козле?
Или о дядькиной супружнице, которая редкостная змеюка, а еще наверняка колдовка, поскольку булавки собирает. Разве ж нормальный человек будет собирать булавки?
Евдокия заставила себя отвернуться.
В конце концов, смешно ждать от Лихослава верности… и от мужа вообще… и ее брак – всего-навсего сделка, условия которой следует обговорить наперед и не жаловаться, если вдруг окажется, что плохо договор прочла.
– Дуся! – Аполлон напомнил о своем существовании. Он по-прежнему стоял на коленях, взирая на Евдокию кротко и со смыслом. В синих очах его стояли слезы. – Дуся, забери меня оттудова!
– Откудова? – машинально переспросила Евдокия.
– От нее!
– Что случилось?
Выглядел Аполлон вполне прилично. На нем была белая льняная рубаха, расшитая петушками и крупыми стеклянными бусинами, полосатые штаны с блеском, широкий алый кушак, хвосты которого живописно разметались по траве. И красные сафьяновые сапоги.
Правда, приглядевшись, Евдокия заметила, что ворот рубахи был подран, а на штанах проступали странного вида масляные пятна. Скула Аполлона припухла, а на щеке алела свежая царапина.
– Она… – Он всхлипнул, неловко поднимаясь, на штанах остались травяные пятна, а за рубаху зацепились листья и паутина. – Она меня домагивается!
