Как только он посмотрел на меня, он сначала недопонял, почему этот незнакомец его так назвал, однако уже через секунду пришло медленное восприятие происходящего, потом принятие информации, а потом и радостное понимание, а вместе с ним безграничное счастье.
Он сначала долго теребил меня за плечи, хватал за лицо, проверял, не мерещится ли ему всё это. А затем быстро начал бегать по комнате, не зная, как быть. После этого он резко остановился, скинул все документы со стола, достал из шкафа газетный свёрток и положил его на место бумаг. Потом из шуфлядки вынул ещё один и пристроил рядом. Расстелил: там оказался хлеб, колбаса, и пакетики с чаем. Пригласив всех за стол, он только понял что нет кружек, вновь чуть заметался, параллельно выкрикивая, что это действительно я. В общем, только через минуту он наполнил небольшой чан водой, сунул туда кипятильник, и достал все кружки, расположив их рядом с нами.
Сейчас же все сидели за столом. Как ни странно отец сел рядом со мной. Однако я до сих пор не мог сказать не слова… я лишь улыбался в полный рот, не давая своему сознанию воли поверить, что это всё действительно правда…
– Чёрт, не может быть… Нет, но… но… как… как ты здесь оказался… и-и-и вообще… Что тут… А-а-ах! Я не могу, просто, не могу, – и тут он вдруг заплакал. – Не могу повер…
– Па-а-ап! – разум всё же взял верх, а сердце поддалось чувствам.
Улыбка мигом слетела с моего лица. Её заменила гримаса боли, а на глазах появились слёзы. Я кинулся к нему на плечи, как делал это в детстве. Пусть мы сидели, это никак не сковывало мои движения. Я привстал и обнял его за плечи, притом сделал это так быстро и резко, что сам не ожидал. Стол чуть пошатнулся, краем глаза я видел своих напарников, которые молча сидели и с небольшой улыбкой наблюдали за всем происходящим. Я же висел на плечах у отца и просто плакал. В комнате вдруг стало ничего не слышно, кроме моего прерывистого дыхания и сморкающегося носа.
– Ха, да… да… не волнуйся, это правда я, – вдруг сказал он и, положив руку мне на спину, прижался ко мне. Потом я почувствовал, как его тело подрагивает, и понял: он тоже плачет…
Так мы просидели где-то с секунды две, при том от Гоши с Антон не доносилось ни единого звука, до того, как папа, радостно прокричав, неожиданно резко отпрянул от меня, схватил за голову и молниеносно прислонил к моему лбу своим. Наши глаза оказались на одном уровне. Он улыбался, а я не мог сдержать прерывистый смех.
– А-а-а-ахаха, это действительно ты! Сашка, сынок мой, правда, ты! – всё говорил он, теребя меня за волосы. – Да, эти глаза я не мог забыть, а о твой смех… хаха, такой редкий и такой чистый, ну разве его не запомнишь?...
Я закрыл глаза и просто улыбнулся. Широко-широко, как давно не улыбался. Наши лбы были ещё прислонены друг к другу, и поэтому близость ощущалась ещё сильнее… Мне так хотелось, чтобы этот миг не кончался… никогда…
– Да-а, вы действительно похожи, – с искренней улыбкой, хоть ему она далась и нелегко, тихо сказал Гоша.
Мы обернулись на его голос. Отец, отстранив правую руку от моей головы, продолжая улыбаться, посмотрел на Георгия, потом вновь на меня, левой потеребил волосы, при этом пошире открыв глаза, как бы в ожидании чего-то прекрасного, полностью обернулся к моим товарищам и спросил, скорее констатируя факт:
– Это вы его привезли? – Гоша коротко кивнул, Антон, роящийся в своём МР3 плеере, с небольшой улыбкой взглянул на моего отца. – Спасибо, спасибо вам огромное, – папа вдруг с остервенением, чуть не перекульнувшись через стол, начал жать им руки. – Я… я уже не верил, – он вновь заплакал. Я тоже не смог сдержать слёз, только теперь они лились куда меньшим потоком. Стесняясь своего счастья, я прикрылся рукой и начал быстро вытирать их рукавом мастерки. Мои напарники глядели на всё происходящее с не сползающей, понимающей, мелкой улыбкой. – А вы… вы вернули мне то, что, как я думал, у меня уже забрали… Спасибо вам, спасибо…
– Это вам спасибо, за вашего сына, – сказал тихо Гоша и отец, в это время жавший руку Антону, чуть приостановился, посмотрев на него. Я тоже приподнял взгляд, а Георгий тем временем простодушно продолжил: – Он великолепный охотник. Всегда относился к поставленной задаче с полной серьёзностью, и никогда не давал повода усомниться в себе…
Гоша взглянул на меня и коротко подмигнул. Отец тоже посмотрел на меня, глаза были наполнены гордостью, а лицо украсила гримаса радости. Почему гримаса? Потому что он вновь чуть не заплакал. Но на сей раз он стерпел: громко выдохнув, он уселся обратно, посмотрел на меня с улыбкой, посмотрел на моих напарников и, как будто только очнувшись, чуть привстал со стула, сказав:
– А что ж это вы так сидите, вы… вы ешьте… Я понимаю, конечно, не густо, но… но я обещаю вам, при приезде на Могилёвскую вам будет преподнесён такой ужин: пальчики оближите!... И… и я настоятельно рекомендую вам остаться у нас. Вам будут выданы великолепные места в охранном блоке, я гарантирую. С жильём тоже не проблема, всё будет по лучшему разряду…ради таких людей, нам не жалко… – папа говорил всё это так быстро, при этом так энергично жестикулируя, что я еле смог понять половину из его слов.
Однако Гоша с Антоном, видать, поняли всё: наверное, я был слишком рад видеть его, что несильно прислушивался к тому, что он говорил.
– Спасибо вам огромное, я буду вам очень благодарен, – сказал, приложив руку к сердцу и, как бы, чуть поклонившись, Гоша. – И мой напарник, я думаю, тоже.
Он посмотрел на Антона. Тот сидел, глядя в свой плеер, и не понимал, что вышесказанное относится именно к нему. Осознание этого пришло в его голову только тогда, когда он понял, что вокруг стало слишком тихо. Тогда он резко поднял голову, спросив при этом:
