его агонизировала и стремилась утащить за разумом и слабое человеческое тело. Другая сопротивлялась.
Эта другая требовала остаться.
Слушала песню.
И смеялась… и в конце концов он понял, что умереть ему не позволят, и тоже рассмеялся.
Если бы кто-то сказал мне, каково это будет, я бы предпочла остаться в склепе. Там тихо. Мертво. А здесь…
Ричард кричал и корчился, катался по земле. А когда замер, то попытался руками дотянуться до своего лица. Кривые пальцы готовы были вцепиться в кожу, содрать ее.
Нам с гулей вдвоем пришлось навалиться на него.
И тогда Ричард затих.
Успокоился.
Ненадолго.
Он вытянулся, оцепенел и даже дышать перестал. Сердце в груди трепыхнулось и замерло. Ну уж нет, я не для того столько терпела безумные его разговоры, чтобы взять и позволить ему вот просто так умереть.
— Гуля, держи его…
Я сцепила руки в замок, замахнулась и, что было силы, ударила в грудь. И еще раз… ну же, давай… еще раз… не массаж сердца, на него у меня банально не хватит сил, но просто сидеть… я всхлипнула и велела себе успокоиться.
Потом пореву.
Главное, не позволить этой твари забрать Ричарда. А ведь она виновата. Я же… я должна сделать что-то… что? Не знаю, но я ведь не просто так, я императорской крови… и дар у меня имеется, пусть и слабый. Надо только применить.
Как?
Я зажмурилась, пытаясь и успокоиться — поздно паниковать, и отыскать в себе ту самую скрытую силу, которая дала бы нам шанс. Я глубоко вдохнула.
Положила руки на грудь Ричарда.
Не знаю, как оно работает, но… я представила себе замершее сердце и на выдохе велела ему работать.
Ну же!
И еще раз… и стало вдруг жарко, невыносимо жарко. А потом этот жар ушел в Ричарда. И сердце встрепенулось… один удар.
Второй.
И посиневшие губы обретают нормальный цвет.
Вот так… я кое-как пристроила голову Ричарда на коленях и запела. Бабушка всегда мне пела, когда я болела. Обычная колыбельная, но… странное дело, становилось легче. Не магия, разве что слова… я просто хотела, чтобы ему стало легче.
Гуля, заскулив, уткнулся носом в руку Ричарда.
Повязки сбились.
И при свете дня я видела, что пальцы его побелели, а на ладонях появились характерные пузыри. Часть их лопнула, обгоревшая кожа потрескалась, а трещины сочились сукровицей. Ему должно было быть больно, очень больно.
Ричард тихонько стонал.
Из глаз катились слезы. А солнце поднималось. Так медленно, невыносимо медленно, что я сама готова была зарыдать от отчаяния.
Наконец он затих.
И дальше что?
Ждать? Чего? И как понять, что его… отпустило? Поверить? Я уже один раз едва не поверила. Поверила бы, если бы не его взгляд, исполненный такого безумного ожидания, что стало страшно. А теперь? Нет, он не притворяется… ладно, потерю сознания можно изобразить, а вот остановку сердца?
Ричард открыл глаза.
— Привет, — сказала я и вытерла сухие щеки. — Ты жив?
— Кажется, — не слишком уверенно ответил он. И, прислушавшись к себе, добавил сиплым голосом: — Но я этому не рад…
Он со стоном повернулся набок.
— Погоди… — я решилась.
Солнце поднялось уже высоко. И если так, то его можно развязать. А если нет… лучше не думать о таком.
Веревки я разрезала, а вот с поясом возиться пришлось долго. Перетянутые руки распухли. А кожа не поддавалась ни ножу, ни пальцам. Ричард
