использовал собственный мизинец, и поскольку никто в его сторону не смотрел, я сделала вывод, что местный этикет на альвинов не распространяется.
Или позволяет гостям рисование.
Грен разглядывал столовые приборы.
Ричард меланхолично что-то жевал, притом жевал он с первой минуты и, судя по количеству съеденного, желал немедля компенсировать все предыдущие голодные годы жизни…
— …безусловно, достойной, но мужской… — вывернулся Тарис.
Не будь он градоправителем.
— Но что станет с вашей репутацией?
Я потупилась, как подобает особе скромной, — а что платье? Увы, в столице ныне мода такая. А все мы покорны веяниям моды. И произнесла:
— Боги не осудят, а люди… пускай. Я не боюсь.
— Неужели? — Милия отложила нож.
И так аккуратно… бережно даже.
— Значит, вы, Оливия, людей не боитесь? Совсем?
Она, опровергая теорию Грена, была нехороша собой. И вот что удивительно, я сама не могла сказать, в чем именно нехороша. Высока.
Тонкокостна.
Черты лица правильные. Пожалуй, слишком правильные.
Рыжие волосы собраны в простой пучок, правда, перевитый жемчужной нитью. И прическа эта ей категорически не идет. Она подчеркивает резкость черт и некоторую излишнюю худобу. Милия выглядит почти изможденной.
— Почему же. — Мне вспомнился Макс. — Некоторых людей стоит бояться, но беда в том, что не всегда можно понять, каких именно…
— Да… вы верно заметили. — Ее улыбка была вымученной. — Не всегда можно… понять… а поняв — простить… извините меня.
Милия поднялась и прикрыла салфеткой фарфоровое блюдо.
Чистое.
К еде она не притронулась. К вину тоже…
— В последнее время я дурно себя чувствую…
— Может, стоит позвать врача?
— Кого? А… вы имеете в виду целителя. — Милия потерла пальцами виски. Она и вправду была очень бледна, до глубоких теней под глазами, до лиловых губ. — Боюсь, мне он не поможет… это мигрени… вас не мучают?
— Нет.
— Тогда вам повезло… Тарис, проследи, чтобы меня не беспокоили…
Она удалилась, а супруг остался на мое несчастье. И теперь, избавившись хоть и на время от второй половины, он совершенно распоясался.
Губы его то и дело касались моей ладони.
И запястья.
И дай волю, обслюнявил бы руку до локтя… а может, и выше… взгляд Тариса блуждал где-то в области декольте… комплименты становились все более двусмысленными.
— Пожалуй, — я поняла, что еще немного и не выдержу, — нам пора… уже поздно, и я устала…
— Конечно, дорогая. — Тарис с готовностью вскочил. — Я провожу тебя…
— Куда?
Что-то мне слабо верилось, что этот раззолоченный человечек и вправду поведет меня через весь город к пустырю, где тихо и мирно дожидался хозяев октоколесер.
— В твои покои, естественно, — и подмигнул так.
Проклятье!
Я оглянулась.
Ричард жевал.
Грен дремал или делал вид, что дремлет. А Тихон, изрисовав блюдо, принялся за скатерть. И, судя по мечтательно-сосредоточенному виду, в данный момент времени его интересовало лишь это альвинийское, чтоб его, народное творчество.
— Боюсь, я…
Помощи ждать было неоткуда.
— Мы ночуем здесь, — заметил Ричард, с трудом проглотив кусок мяса. — Хозяин был любезен. Предложил. Я согласился.
Только меня забыл предупредить.
