наряду. Она была в традиционном красном платье, вот только на ней этот цвет почему-то смотрелся неуместно. Стоящий слева от отца юный кронпринц искренне старался изображать королевскую невозмутимость, но явно чувствовал себя здесь неуютно. Зато сам император выглядел гордо и уверенно, как и подобало истинному правителю империи.
Едва доиграл гимн, на ступеньки поднялся дворцовый церемониймейстер и тожественно объявил:
– Подданные Семирской империи, приветствуйте его императорское величество Олдара Ринорского!
Толпа взорвалась и загудела. Отовсюду слышалось: «Приветствуем!» Но в общем гуле это слово исказилось до неузнаваемости.
– Ее императорское величество Диану Ринорскую! – продолжил распорядитель праздника. – И его высочество кронпринца Олита.
Толпа снова загудела, правда, теперь уже не настолько громко. Все же новую супругу нашего правителя принимали в народе пока не особенно тепло. Наверное, все дело в том, что она уже была до этого замужем. Причем за магом, которого когда-то казнили на этой самой площади.
Речь императора я не слушала, погрузившись в свои мысли. А они почему-то метались между тремя персонами: Келом, Себастьяном и его величеством. А еще периодически возвращались к беременной императрице, которой точно не следовало присутствовать на казни. Хотя, возможно, она еще покинет площадь? Вернется во дворец. Лично я бы отнеслась к подобному поступку с ее стороны с пониманием.
Когда часы на одной из стен дворца показали без пяти минут двенадцать, справа от главного здания императорской резиденции открылись высокие ворота и оттуда спешно вывели осужденных магов. Сегодня шестеро гордых мужчин уже не выглядели такими грозными, как вчера. Они покорно шли прямиком к месту своей казни, и никто из них так и не решился поднять лицо. И только одна темноволосая босая девочка, замыкающая их колонну, почему- то улыбалась. Более того, она смотрела на собравшихся здесь людей с интересом, а когда увидела императора и императрицу, в ее глазах и вовсе отразился истинный восторг. Она будто и не понимала, куда именно ее ведут и что произойдет дальше. Верила, что все это – не больше чем представление и на самом деле их никто не собирается убивать.
Мне же Шейла улыбнулась особенно тепло и даже хотела помахать рукой, но, к счастью, вовремя опомнилась. Вместо этого почему-то посмотрела с сочувствием, будто пытаясь ободрить. А мне стало по-настоящему стыдно. Перед ней, перед собой, перед Келом и собственной совестью. Но что я могла? Разве в силах один человек изменить традиции, которым больше века?
Осужденных завели на возвышение, где по кругу красовались семь деревянных столбов. Рядом с каждым были аккуратно уложены сухие ветки… и их оказалось столько, что если уж загорятся, то потушить точно не получится.
Несчастных привязали к столбам веревками, как того и требовали традиции, а потом тюремщики удалились. Последний из них свел вместе края белой сетки защитного контура, отступил на несколько шагов и дал нам знак включать рубильники.
Я сглотнула, повернулась к стоящему в нескольких метрах от меня Хону и все же шагнула к блоку.
– Давай, – скомандовал наш старший.
В то же мгновение десять рубильников были подняты вверх, а по сетке побежали едва различимые искры. С каждым мгновением они становились все ярче, все заметнее, а потом вдруг вспыхнули, образовав полупрозрачное голубоватое силовое поле. И вот от него исходили такие волны противной колючей энергии, что у меня возникло дикое желание отойти подальше. При том, что я даже не маг. А что же в таком случае ощущали бы те, в ком жил раскрытый дар? Им, наверное, вообще захотелось бы убежать отсюда или даже под землю зарыться.
И тут послышался звук огромного гонга, который означал наступление полудня. Толпа загалдела, заверещала, а на ступеньки чуть ниже императорских тронов вышел главный судья города Трилина. Он начал торжественным тоном оглашать приговор, зачитывая его отдельно для каждого из магов. Вот только я его не слышала… потому что в то же мгновение от толпы отделился высокий темноволосый мужчина и направился прямо ко мне.
В этот странный момент я попросту растерялась. Смотрела на Кела, решительно шагающего в мою сторону, и не знала, что делать. По протоколу мне следовало предупредить нарушителя, затем, если не послушает, выстрелить. Вот только я вдруг отчетливо осознала одну вещь: этот человек не отступит. Ни сейчас… и никогда.
Он приближался, пользуясь тем, что взгляды большинства были обращены к ступеням дворца, где выступал судья и стоял император. Но я все же подняла пистоль… и направила его в грудь того, кто подходил все ближе.
– Остановись, – прошептала я, глядя на него с немой мольбой. – Прошу тебя…
– Эли, – тихо произнес он, ловя мой взгляд. Но даже не подумал идти медленнее.
Расстояние между нами стремительно сокращалось. Стоящий слева от меня коллега, митор Орс, тоже чуть приподнял свое оружие, но направлять на нарушителя не стал. Видимо, он не сомневался, что я исполню свой долг и сделаю все, как положено. Да вот только у меня самой такой уверенности не было.
Все повторялось почти как вчера: Кел, я, направленный на него пистоль… Очень не вовремя вспомнилось мое собственное заявление о том, что я в него не выстрелю. И сейчас, наблюдая за тем, как он шаг за шагом преодолевает разделяющие нас метры, мне стало поистине тошно. От самой себя, от этих диких традиций. Возникло желание опустить оружие, но при этом я прекрасно знала: стоит мне лишь показать, что контроль над ситуацией потерян, и в Кела сразу выстрелит кто-то из моих коллег.
Я не могла допустить его смерти.
