Дневник тайных пророчеств

- Понял.

- Можете идти!

Следователь повернулся и медленно прошел к двери. Выскользнув в коридор, Якобсон облегченно вздохнул и вытер платком потное красное лицо.

- Дьявол, - прошептал он. - Настоящий дьявол.

5

В кабинете было мрачно и холодно. Голые стены с обшарпанной штукатуркой выглядели убого. Однако письменный стол, за которым сидел Яков Блюмкин, поражал размерами и красотой. Он был огромен, сделан из красного дерева и украшен изящной резьбой.

Посмотрев на резьбу стола, Гумилев усмехнулся. Все эти завитки и узоры были похожи на какой-то нелепый атавизм, на витиеватый бараний рог, внезапно выросший на капоте грязного автомобиля. Блюмкин окинул взглядом осунувшегося и бледного поэта, неуклюже примостившегося на ободранном стуле, облизнул губы и заговорил:

- Николай Степанович, я вызвал вас к себе для важного разговора.

- Я весь внимание, - сухо сказал Гумилев.

- Может, сначала чаю? - предложил Блюмкин. - Чай отличный, прямо из Индии.

- Благодарю, но мне не хочется.

- Что ж… - Блюмкин сдвинул брови к толстой переносице. - Николай Степанович, я не хочу ходить вокруг да около и перейду сразу к делу. - Чекист достал из ящика стола лист бумаги, положил его на стол и пододвинул к Гумилеву: - Ознакомьтесь, пожалуйста.

Николай Степанович взял лист и пробежал по нему взглядом.

«В своем первом показании гражданин Н. Ст. Гумилев совершенно отрицал его причастность к контрреволюционной организации и на все заданные вопросы отвечал отрицательно. Виновность Гумилева в контрреволюционной организации на основании протокола допроса Таганцева и его подтверждения вполне доказана. На основании изложенного считаю необходимым применить по отношению к гражданину Гумилеву Н. Ст. как явному врагу народа и революции высшую меру наказания - расстрел.

Следователь Якобсон».

Блюмкин внимательно смотрел на лицо поэта, но не заметил на нем и тени тревоги.

- Вы молчите? Вас это совершенно не пугает?

- А какая вам разница? - холодно осведомился Гумилев, отодвигая от себя лист. - Мое мнение никак не повлияет на ваше решение.

- Это верно, - кивнул Блюмкин. - Поймите, Николай Степанович: как поэт вы мне нравитесь. Но вы представляете реальную опасность для советской власти.

- Я не участвовал в заговоре, - сухо проговорил Гумилев. - И не готовил никакого переворота. Переворот - чушь, он ни к чему не приведет. Слишком много шпионов развелось. В этой стране сейчас нельзя верить никому.

- Вы известный человек не только у нас, но и за границей. А там много желающих вернуть России прежнюю власть. И если они захотят…

- Не захотят, - оборвал чекиста Гумилев. - Большевики, когда им грозит что-нибудь из-за границы, бросают заграничным псам очередную жирную кость. - Николай Степанович вздохнул и покачал головой: - Нет, здесь восстание невозможно. Даже мысль о нем предупреждена. И готовиться к нему глупо. Все это вода на мельницу большевиков.

Блюмкин смотрел на поэта с иронией.

- За одни только эти рассуждения вы заслуживаете расстрела, - заметил он. - Но я хочу спасти вас, Николай Степанович.

Гумилев прищурил глаза и пристально посмотрел на Блюмкина. Вынести этот взгляд было непросто, но Блюмкин справился.

- С какой стати? - тем же холодным голосом, что и прежде, спросил Гумилев.

- Вы гениальный поэт. И ваша смерть будет большой бедой для России.

- Вам нет никакого дела до России, - презрительно проговорил Гумилев.

Блюмкин отрицательно качнул головой:

- Это не так!