- Это так, - отчеканил Гумилев.
Блюмкин вздохнул и устало улыбнулся.
- Хорошо, - сказал он. - Допустим, вы правы. Но я все равно хочу вас спасти. Возможно, мне не нужна Россия, но мне нужны вы, Николай Степанович.
Гумилев посмотрел на чекиста холодным, колючим взглядом, но ничего не сказал, предоставив тому самому продолжить свою мысль. И Блюмкин продолжил.
- Дело в том, - тихо проговорил он, - что у нас с вами есть одно общее дело. Несведущие люди сочли бы его странным и даже фантастическим.
Блюмкин говорил медленно и вдумчиво, тщательно подбирая слова, но Гумилев быстро его перебил:
- О каком деле вы говорите?
- Меня интересует дневник вашего африканского путешествия, - прямо сказал Блюмкин. - При обыске в вашей квартире он не был найден. Но я знаю, что он существует. Только не нужно валять дурака, - добавил Блюмкин, заметив усмешку на губах поэта. - Я говорю о тайном дневнике, в который вы записывали впечатления от встреч с африканскими колдунами.
- Вы серьезно? - улыбнулся Николай Степанович.
Блюмкин кивнул:
- Вполне. Меня интересует мистическая сторона ваших путешествий. Не описание нравов и обычаев аборигенов, а столкновение со сверхъестественным.
- Вы верите в эту чепуху? - насмешливо поинтересовался Гумилев.
- А вы разве нет? - ответил Блюмкин вопросом на вопрос. - Я понимаю, что вы хотите уберечь свое знание, не дать ему попасть в чужие руки. Но, уверяю вас, Николай Степанович, мои руки столь же надежды, как и ваши. Вы можете смело мне довериться.
- Да с чего вы вообще взяли, что такой дневник существует? - холодно поинтересовался Гумилев.
Блюмкин позволил себе усмехнуться.
- Я знаю это от человека, который был вашим помощником, - спокойно и четко проговорил он. - Этот человек итальянец, а фамилия его Браккато.
По лицу поэта пробежала тень.
- Не знаю, о ком вы говорите, - сухо сказал он. - Среди моих помощников не было никаких итальянцев. Вы можете ознакомиться со списком участников экспедиции. Он наверняка остался в архиве Музея этнографии.
Блюмкин нахмурился.
- Зря вы так, - с упреком сказал он. - Я ведь не собираюсь забирать у вас дневник просто так. Я предлагаю вам сделку. Ваша жизнь в обмен на дневник. По-моему, одно другого стоит. Или нет?
Гумилев молчал, угрюмо уставившись в пол. Блюмкин выдержал паузу и продолжил:
- Зная о ваших геройских выходках, я допускаю, что вы не цените свою собственную жизнь. Но подумайте о родных и близких. У вас есть сын, мать, любимая женщина. Вы ведь не хотите, чтобы с ними стряслась беда?
Николай Степанович медленно поднял на Блюмкина взгляд. Глаза его словно остекленели. Побелевшие от ярости губы изогнулись в усмешку.
- Не слишком ли много вы на себя берете? - поинтересовался он.
Блюмкин качнул головой:
- Отнюдь нет. Мне предоставлены самые широкие полномочия. Если понадобится прибегнуть к силе, я не стану колебаться.
- В этом я не сомневаюсь, - сказал Гумилев.
Некоторое время мужчины молчали, глядя друг другу в глаза. Поэт отвел взгляд первым.
- Я не могу дать вам то, что вы просите, - тихо сказал он.
- Почему?
- Я избавился от дневника. Сжег его.
Блюмкин слегка побледнел и медленно покачал головой:
- Вы этого не сделали.
- Сделал, - сказал Гумилев. - Этот дневник не давал мне покоя, выбивал почву у меня из-под ног. Как можно жить с мыслью, что мир совсем не то, чем кажется, и что доказательство этого - у тебя под рукой?
- Но ведь, узнав истину, нельзя добровольно вернуться ко лжи! - возразил Блюмкин, еще больше побледнев. - Так не поступают!
- Поступают, - спокойно сказал Николай Степанович. - Все и всегда. Душевное равновесие дороже истины.
Блюмкин натянуто усмехнулся.
- Я вижу, вы не дорожите своими близкими.
- Я понимаю, что подвожу их, но ничем не могу им помочь, - мрачно проговорил Гумилев. - Дневник уничтожен и не подлежит восстановлению. Он
