гораздо лучше.
Не успел Эймос договорить, как последние лучи луны погасли. Теперь даже звезды куда-то подевались. Вокруг расстилалась непроглядная тьма. Но когда они обернулись, пытаясь укрыться от крепчающего ветра, Эймос воскликнул:
– Свет!
– Где свет? – откликнулся Джек.
– Вон там, за скалами, огонек теплится.
Оранжевое свечение окаймляло контур скалистого утеса, и оба поспешили туда, ступая по узенькой тропинке, которая осыпалась у них под ногами. Взобравшись на утес, они увидели, что свет исходит из-за следующей каменной стены, и начали карабкаться к ней. Камешки и льдышки обламывались, когда они пытались за них уцепиться. Друзья перебрались через стену и там увидели, что свечение усилилось, но источник этого света за следующим хребтом, и им пришлось покорить и этот перевал, рискуя упасть в пропасть на глубину невесть скольких футов. Наконец они подтянулись, забрались на уступ и, тяжело дыша, прислонились к стене. Далеко впереди полыхало яркое оранжевое пламя, освещая лица Эймоса и Джека. Несмотря на холодный ветер, на их лбах поблескивали капли пота – столько сил они потратили на восхождение.
– Давай дальше, – сказал Эймос, – еще немножко…
И тут из полдюжины разных сторон они услышали: «Давай дальше, еще немно…. еще немножко…. немножко…»
Эймос и Джек уставились друг на друга. Джек вскочил:
– Да мы же в пещере…
Снова послышалось эхо: «В пещере… в пещере… щере…»
– …в пещере Северного Ветра, – договорил шепотом Эймос.
Они двинулись на свет огня. Было так темно, а пещера была такая большая, что даже пламя не позволяло разглядеть ни потолок, ни дальние закоулки. Оказалось, костры горят в огромных чашах, вырубленных в каменной толще. Огни предостерегали об опасности, ибо сразу за ними пол пещеры обрывался, а в пропасти царила непроглядная тьма, и в этой тьме что-то погромыхивало.
– Интересно, он дома? – шепнул Джек.
И тут перед ними раздался шелест, переходящий в рев, переходящий в рокот наподобие грома, и из тьмы раздался голос:
– Я Северный Ветер, и я еще как дома.
Пламя в чашах затрепетало, клонясь на ветру, и матросская шапка с головы Джека улетела во мрак.
– Вы вправду Северный Ветер? – спросил Эймос.
– Да, я вправду Северный Ветер, – зарокотал голос-гром. – А теперь скажите мне, кто вы такие, а то сейчас разорву вас на мелкие клочки и разнесу их по всему белому свету.
– Я Эймос, а это Джек, Принц Далекой Радуги. В вашу пещеру мы забрели случайно; пожалуйста, не сочтите наше появление за невежливость. Просто луна зашла, нам пришлось прекратить восхождение, и тут мы увидели ваши костры.
– А куда вы держали путь?
Ответил Джек:
– На вершину горы, там лежит осколок зеркала.
– Да, – сказал Северный Ветер, – там действительно лежит зеркало. Один волшебник, такой могучий, старый и ужасный, что нам с вами не стоит за него беспокоиться, положил его там год и еще один день назад. Я сам вознес его на вершину своим дуновением. Так я наградил его за услугу, которую он оказал мне миллион лет назад, ибо это он выстроил для меня эту пещеру своими искусными и хитроумными чарами.
– Мы пришли забрать зеркало, – объявил Джек.
Северный Ветер захохотал так громко, что Эймосу с принцем пришлось ухватиться за стены, чтобы их не сдуло.
– Вам туда ни за что не забраться: слишком высоко, слишком холодно, – проговорил он. – Даже волшебнику пришлось просить меня о помощи, чтобы доставить туда зеркало.
– Значит, вы могли бы и нам помочь забраться туда? – спросил Эймос.
Северный Ветер молчал целую минуту, а затем спросил:
– С чего вдруг я стану вам помогать? Волшебник выстроил мне пещеру. А вы что сделали, чтобы заслужить мою помощь?
– Пока ничего, – сказал Эймос. – Но если вы окажете нам услугу, то и мы сможем помочь вам.
– Это чем же вы мне сможете помочь?
– Ну-у… – сказал Эймос. – Да вот, например. Вы говорите, что вы вправду Северный Ветер. Но как можете это доказать?
– А ты как докажешь, что ты и вправду ты? – выпалил Ветер.
– Запросто, – ответил Эймос. – У меня рыжие волосы и веснушки, рост – пять футов семь дюймов, глаза карие. Просто сходите к Идальге, хозяйке таверны «Мореход», и спросите ее, у кого рыжие волосы, такой рост и карие глаза, и она вам ответит: «Да это же мой милый Эймос». А слово Идальги –
