– Я ухожу. Вы позаботитесь о Гербрете, Эмили?
Эмили хлюпнула носом и кивнула.
– Идите, Вулф, – голос Фиринга стал серьезнее. – Я вовсе не хочу лезть к вам в душу. Но все же не стоит принимать все это так близко к сердцу. И потом – есть более эффективные способы справиться с печалью, чем напиваться в одиночестве.
– Кто говорил о…
– А говорить совершенно необязательно. Так что, мальчик мой, если вы собирались… Вы ведь не религиозны, не так ли?
– О господи, нет, – отозвался Вулф.
– А лучше бы были… Если позволите сделать предложение, Вулф, почему бы вам не прийти сегодня вечером в Храм? У нас будет особенная служба. Совсем особенная. Она может отвлечь вас от мыслей о Гло… от ваших проблем.
– Спасибо, нет. Я всегда хотел посетить ваш Храм – я слышал о нем удивительнейшие вещи! – но… не сегодня. Как-нибудь в другой раз.
– Сегодня будет особенно интересно.
– Почему? Что такого особенного в сегодняшнем тридцатом апреля?
Фиринг покачал седой головой:
– Просто поразительно, насколько невежествен может быть ученый вне выбранной им области знаний… Но вы знаете дорогу, Вулф; я все-таки надеюсь увидеть вас там вечером.
– Спасибо. Но мои проблемы не требуют вмешательства сверхъестественных сил. Думаю, пара коктейлей прекрасно поможет, скажем – «зомби» отлично подойдет, и я совершенно не собираюсь напиваться в стельку. До свиданья, Оскар.
Он уже почти вышел, но обернулся и добавил:
– Пока, Эмили.
– Какая стремительность! – промурлыкал Фиринг. – Какая импульсивность. Как приятно наслаждаться молодостью, не правда ли, Эмили?
Эмили ничего не ответила.
Она начала печатать предварительный бюджет с такой скоростью и так яростно барабаня по клавишам, будто за ней по пятам гнались адские псы и их было много.
Солнце садилось, а Вулф все никак не мог успокоиться.
Бармен уже отполировал все стаканы на стойке, а история, которую он вынужден был слушать, все не кончалась и не кончалась. Безумно скучая, бармен демонстрировал фальшивый интерес к россказням клиента, который поглощал уже не первый «зомби», – бармен был профессионалом.
– Я рассказывал, как она провалила промежуточный экзамен? – грозно вопросил Вулф.
– Трижды, – ответил бармен.
– Ну хорошо, тогда я тебе расскажу. Пмаешь, обычно я так не поступаю. Не по-сту-па-ю. Профессиональная этика – это все, что у меня есть. Но тут было иначе. Это было не то, что кто-то не знал просто потому, что не знает; это была девушка, которая не знала потому, что была такого типа, которая знает такие вещи, которые девушка должна знать, если она такого типа, что должна знать такие вещи. Пмаешь?
Бармен бросил оценивающий взгляд на полноватого невысокого мужчину, сидевшего в одиночестве за стойкой пустого бара и медленно потягивавшего свой джин-тоник.
– Она мне это показала. Она показала мне мно-о-ожество разных вещей, и я до сих пор вижу вещи, которые она мне показала. Это не обычная история, когда профессор влюбляется в студентку и бла-бла-бла, пмаешь? Это было иначе. Это было пркрассссно. Это было как целая новая жизнь… типа.
Бармен бочком двинулся к тому концу барной стойки, где сидел толстяк со странной бородкой.
– Братец, – тихонько позвал бармен.
Толстяк глянул на него поверх джин-тоника:
– Да, коллега?
– Еще пять минут бесконечной заезженной пластинки этого профессора – и я за себя не ручаюсь. Как насчет заменить меня, а?
Человек повернулся к Вулфу и остановил взгляд на его руке, сжимавшей высокий стакан с «зомби».
– С удовольствием, коллега, – кивнул он.
Бармен с облегчением выдохнул.
– Она была сама Мооооолодость, – сосредоточенно тянул Вулф в ту сторону, где только что стоял бармен. – Но это было не все. Это было… д-д-д- другое. Она была сама Жжжжжизнь, и Волнение, и Радость, и Экстаз и все такое. Пмаешь… – Он запнулся и уставился на пустое пространство. – Пт- рясающе, – отметил он. – Прямо на моих глазах. Пт-рясающе!
– Продолжайте, коллега, – подбодрил его толстяк со своего места.
Вулф обернулся:
– А… Вот ты где. Я рассказывал, как пошел к ней домой, чтобы проверить курсовую?
