Как и все, кто на это смотрел, я онемел от ужаса. Летел рядом с ним, но отдельно – по стене дома, удлиняясь и сокращаясь, ломаясь на фрамугах окон.
У меня не было времени полностью разобраться в случившемся. Я падал, кувыркался, повторяя движения И’Барраторы, который летел в пропасть улочки, окруженный бьющимся на ветру плащом, похожим на черный цветок с дырявыми лепестками. Из-за этого на стене плащ напоминал огромную пульсирующую медузу.
Когда я пролетал мимо очередного окна, до меня дошло, что И’Барратора не переживет падения.
Он это тоже знал. В последний миг, когда мостовая была уже близко, я увидал на его лице тень страха. И след веселости. Только он мог улыбаться, летя навстречу неминуемой смерти – и оценивая иронию такого конца.
В тот последний миг я тоже улыбнулся ему. Думаю, он это увидел, так как внезапно взглянул на меня, растянутого на стене жилого дома.
Не сквозь меня, но именно на меня.
Наверное, он понял.
И тогда мы грянулись оземь.
Случилось это на улочке столь темной, что когда фехтовальщик оказался на земле, я падал дальше, нырнув на миг в тенепространство. Я был оглушен. Нет, это плохое слово – парализован болью? Но ведь тени не чувствуют боли. Одновременно я ощутил, что слабею, исчезаю. Жизнь быстро покидала Арахона, я же знал, что едва только в глазах его погаснет последняя искра, я растворюсь в небытии.
Древние формулы всплыли в памяти сами собой. Знания темных существ, взятые из Кальхиры, пришли на помощь. В паническом страхе за свою жизнь я вслепую пробовал применять разные фокусы. Заклинания, которые позволяли отрываться на минутку от второй половинки, открывать окна в светлый мир, присасываться к другим теням.
Наконец, когда я испробовал с десяток формул, что поднимали в тенепространстве волны, а тень умирающего на мостовой фехтовальщика задрожала, словно мираж в пустыне, я потерял сознание.
Когда я пришел в себя, был полдень. Солнце добралось уже до дна улочки и жгло брусчатку, я же лежал под его лучами сам по себе. Тело убрали, осталась лишь лужа запекшейся крови и едва заметное пятнышко тьмы.
Я.
Я знал, что случилось нечто действительно необычное. Я хотел довести до конца то, чего не сумел сделать этот глупец И’Барратора. Я жаждал отыскать человека, который стоял за похищением Саннэ и Иоранды, за смертью Д’Ларно, а потом – воздать ему по справедливости. Жаждал я этого сильнее всего на свете.
Потому что в последние годы жизнь И’Барраторы сделалась и моей жизнью, а его чувства – моими чувствами.
Увы, только в сказках желания и молитвы что-либо значат. Многие люди и тени погибли, хотя и жаждали спасения каждой пядью своих тел, но все усилия воли не могли удержать их в живых ни секундой дольше.
Лежа на мостовой, я начал раздумывать, что меня спасло. Какая из древних формул помогла, и чем же я на самом деле стал?
Солнце тем временем поднималось все выше, лучи его жгли живым огнем, камни подо мною раскалялись. Я чувствовал, что долго так не выдержу. Попытался шевельнуться. Сумел немного передвинуться – черная лужица, ползущая по мостовой.
Я огляделся. Ближайшим подходящим местом был вход в старый дом, с крыши которого упал И’Барратора: забитый досками, зияющий мраком и дышащий влагой. Он казался чудесно безопасным.
Я стал продвигаться к нему. Это наверняка было любопытное зрелище: тень, которая ползет по земле сама по себе. К счастью, несколько человек, что прошли тогда аллеей Фуэрреро, не обратили на меня внимания. Может быть, думали, что я тень чьей-то рубахи, повешенной над улицей?
Я был уже на пороге, когда в мою сторону направился паренек с толстыми щечками и взглядом мучителя жуков. Я сконцентрировался на том, чтобы перемещаться еще быстрее, а прикладывал такие усилия, словно перемещал вокруг себя целый мир.
Малец был уже близко, и я знал, что он зацепит меня своей тенью. Последнее, чего бы мне хотелось, это слиться с серивским карапузом.
Из последних сил я метнулся вперед и скользнул под прогнившую доску.
В приятный полумрак.
Это был вымерший дом.
Некогда принадлежал он богатой мещанской семье. Об этом свидетельствовал холл с мраморными плитками, широкая лестница на второй этаж, двухстворчатые двери между комнатами, высокие потолки, роняющие перхоть выцветших фресок. Сквозь щели в окнах задней стены внутрь пробирался вьюнок.
Пол покрывали темные пропыленные ткани. Когда-то они наверняка прикрывали мебель, которую жильцы дома планировали перевезти в новое свое жилище. Однако что-то пошло не так, и большая часть ее осталась в доме, пока, наконец, соседи не растащили все, что пришлось им по душе.
Лишь несколько предметов обстановки, которыми они побрезговали, стояли по углам, под тряпками, стыдливо прикрывавшими прах, гниль и пиршество древоточцев.
