сказал, что у него детей нет. Женщина созналась, что у нее двое детей, но на вопрос, где же они, коротко ответила: «Не здесь». Поскольку при этом на Трооста смотрели, как на полного идиота, от дальнейших расспросов он воздержался.
В первый же день Троосту повезло стать свидетелем самого настоящего пророчества. Все племя собралось в центре стойбища, возле святилища, и расселось вкруг костров. Вождь что-то невнятно забубнил, но его никто даже не слушал – все смотрели на шамана. Тот приложил одну руку к сердцу, а вторую устремил в небеса и произнес:
– Мне было открыто, что племя должно выстроить дольмен.
– Еще дольмен?! – заорал кто-то из племени.
Остальные рептилоиды тоже гневно зашипели, недовольные такой волей богов. Но шаман оскалился, высунул раздвоенный язык – и все стихло.
– Да, еще дольмен, – повторил шаман. – Должен он состоять из пяти каменных плит, из которых четыре будут вкопаны в землю, а пятая на них лежать. Должен он быть выстроен в течение двадцати дней. Если дольмен будет выстроен в срок, урожаи ягод станут лучше, а в реке появится больше рыбы. Если же племя не успеет в срок, ягоды исчезнут, рыба исчезнет – племя будет голодать.
Рептилоиды сердито забормотали, явно не горя желанием ворочать здоровые каменюки. А Троосту невольно вспомнились земные пирамиды, Стоунхендж, истуканы Пасхи… интересно, насколько охотно строили их? Не грозили ли и там жрецы и друиды чем-то подобным?
Потом шаман опять скрылся в святилище. Троосту очень хотелось войти и посмотреть, что там внутри, но перед дверью стоял стражник с копьем. Он лениво жевал кусок древесной смолы, взгляд у него был пустой и отрешенный, но Трооста он пропускать не собирался.
– Туда входить нельзя, – пробурчал стражник, опуская копье.
– Почему? – вежливо спросил Троост. – Что там?
– Святилище.
– И кому вы там поклоняетесь? Если это не секрет, конечно.
– Мы никому не поклоняемся. Мы приносим жертвы.
– Ясно… А взглянуть можно?
– Нельзя.
– Почему?
– Потому что нельзя.
Сопровождающий этнограф взял Трооста за плечо и отвел в сторону. Укоризненно глядя на зверолова, он прошептал:
– Это одно из их табу. Пожалуйста, не раздражайте их.
– Простите, – извинился Троост. – Просто я бы хотел посмотреть на их богослужение…
– Мы бы тоже хотели, поверьте, – кивнул этнограф. – Мы ведь почти ничего не знаем об их религии. И говоря «почти», я еще мягко выразился. На самом деле мы вообще ничего о ней не знаем. Они не пускают нас в свои святилища и наотрез отказываются говорить на эту тему. Все религиозные вопросы – табу.
На следующее утро Троост опять пришел в стойбище. Там уже было два этнографа – сегодня они здесь ночевали. Не в самом стойбище, конечно, а в километре от внешнего кольца хижин.
Молодые парень и девушка поприветствовали зверолова и извинились, что не смогут его сопровождать. Они были полностью поглощены наблюдением за шлифовальными работами.
Целых восемь рептилоидов сидели рядком и делали отщепы. Брали куски кремня, скалывали с них кусочки, чтобы сделать их плоскими, даже чуть вогнутыми, а затем аккуратно обтесывали с боков. В итоге получались удобные заготовки, которые рубили на длинные тонкие пластины.
Но на этом работа лишь начиналась. Пластины – это тоже еще только заготовки. Если заострить кончик слегка – получится наконечник стрелы, сильно – сверло. Если затупить – будет скребок. Отколоть уголок – резец. Остается приладить деревянную рукоять, и орудие готово.
Ровные пластины получались не у всех. Многие туземцы работали так неумело, словно впервые в жизни взяли в руки камни. Но попадались и настоящие мастера.
Особенно хорошо получалось у старого скрюченного рептилоида – этот шлифовал отщепы быстрее токарного станка. Рубкой пластин старик брезговал – просто кое-как разламывал кремень, а затем уже скалывал мельчайшие чешуйки, добиваясь удивительно тонких форм. Одних только наконечников стрел у него была дюжина видов – и длинные, и короткие, и листовидные, и треугольные, и ромбиком… Он делал великолепные каменные ножи – прямые, изогнутые, с отверстием для веревки…
Однако этнографы смотрели на мастера с явным недоумением. Не на его работу, а на его самого. Они некоторое время тихо совещались, а потом девушка спросила:
– Простите наше любопытство, уважаемый. Не откроете ли нам свое имя?
– Кривой Коготь, – коротко ответил старик.
– Очень приятно познакомиться, я Мадлен Данцер, – представилась девушка. – Еще раз простите, если покажусь вам бестактной, но как так получилось,
