поспешно добавил: – В пределах допустимого, как полагается по чину и титулу. Вы уж в обмороки тут не падайте, очень долго шли, а у меня поясницу с утра прихватило, вы хоть и тростиночка, а как понесу? Надорвусь и до пенсии не выслужусь. Вы лучше носик свой надушенным платочком закройте, – посоветовал он, – чтобы, значит, неблагородное амбре вас не смутило, хе-хе. А вот и пришли.
Я замерла, прижимая кулак к взволнованно вздымающейся груди. Камера ничем не отличалась от прочих, и внутри царила та же темень и тишина, разбавляемая только тихими шорохами.
– Дитер? – позвала я, не узнавая собственного охрипшего голоса.
Шорохи стихли. Тишина звенела, забивая уши плотной ватой. Рядом тяжело дышал стражник, свет от лампы плясал на осклизлых камнях.
– Дитер! – попробовала я снова.
На этот раз в полумраке промелькнуло отчетливое движение, и знакомый голос осторожно спросил:
– Мэрион?
Показалось, что мое бедное сердце сейчас оторвется и вылетит из груди, настолько оно затрепетало, будто птичка билась о прутья клетки. Полуобернувшись к стражнику, я попросила срывающимся голосом:
– Вы можете оставить нас одних?
– Сожалею, ваше сиятельство, – кашлянул тот в кулак. – Этого никак не велено.
– Да как же! – вспыхнула я. – Это ведь муж мой!
– А еще подозреваемый в убийстве его благородия посла кентарийского, чтоб его псы разорвали, – хмыкнул стражник и поправился: – Это я про покойного осла… то есть посла, ваше сиятельство, не подумайте чего. По мне пусть его сиятельство хоть весь кентарийский род переведет, и горя мало.
– Думай, что говоришь, болван! – За решеткой по стене поднялась черная тень, и голос Дитера окреп. – Не то и на тебя покушение повесят!
– Упаси Пречистая Дева! – Стражник отступил и суеверно поплевал через плечо. – Вы бы так не шутили, ваше сиятельство. Вот я вам и супругу привел, за что ж на меня напраслину возводить?
– Привел – так и ступай!
– А этого не можно, – упрямо качнул головой стражник. – Вдруг вы, не в обиду будет сказано, на их величеств сговор замыслите или еще чего похуже? Велено проследить.
– Отойди тогда хоть в сторону, – в сердцах проговорил Дитер, приближаясь к решетке. – Не бойся, не сбегу.
– Куда вам бежать, – проворчал стражник, потоптался, но отошел.
– Еще дальше, – попросила и я, махнув рукой в сторону.
Стражник раздул ноздри, ругнулся через губу, но отошел еще. Теперь помещение озарял только дрожащий отблеск лампы, но этого было достаточно, чтобы я увидела, как из темноты вынырнуло любимое лицо. Приникнув лбом к решетке, Дитер прошептал:
– Мэрион…
– Дитер! – Я бросилась к нему. – Жив!
И остановилась, задохнувшись от накатившей боли, глаза защипало от слез. На лице Дитера, закрывая глаза, чернела плотная повязка, сквозь хлопковую рубашку на плечах и спине проступали темные полосы подсохшей крови.
– Господи, – простонала я, – что они с тобой сделали…
И закусила губу, ощутив, как щеки обожгло слезами. Генерал повернул лицо, звякнули кандалы на руках, и он хрипло попросил:
– Подойди, пичужка… не вижу…
Я робко приблизилась, протянула дрожащие пальцы и погладила генерала по колючей щеке, едва задевая тугую повязку. Дитер выдохнул, и суровые складки возле рта и между бровями разгладились.
– Это ты, – сказал он. – Наконец-то. Я так беспокоился о тебе…
– Почему? – глотая слезы, спросила я.
– Не для ушей этого болвана будет сказано, но их величества способны если не на все, то на многое. – Он дернул головой, склонив ее немного набок, точно умный пес, и сказал куда-то в пустоту: – Все вижу! Отвернулся, зараза!
Я вздрогнула и тоже обернулась через плечо. Стражник что-то бурчал, переминаясь с ноги на ногу, и неодобрительно косился на нас.
– Ты правда видишь? – робко спросила я.
– Нет, – усмехнулся Дитер. – Слишком плотная повязка, еще и поверх очков. И, как видишь, сковали руки. Всего лишь меры предосторожности.
Он дернул плечом, и кандалы забрякали. Я тронула пальцами рубашку, ощутив ссохшуюся кровавую корку.
– Они тебя били…
– Допрашивали, Мэрион… Ерунда!
– Какая же ерунда! – Я задохнулась от жалости и злости на этих мучителей. – У тебя вся спина в крови!
