– Не знаю, – ответил он. Лицо у него было закрыто поднятым воротником, я видела одни глаза, они будто светились в серых зимних сумерках. – Это не я их направляю, они сами скачут куда-то. Не веришь, возьми вожжи, попробуй придержать лошадей или заставить свернуть.
Я попробовала – доводилось править телегой в деревне у матушки, – но ничего не вышло. Я женщина не из слабых, но эта пара будто вовсе не чувствовала узды…
– Ветер поднимается, слышите? – окликнула Ири.
Мы как раз миновали перелесок; кажется, кони покамест несли нас по тракту, невидимому под заносами.
Налетевший снежный вихрь залепил лица, взвыл в негустой роще. Небо заволокло тучами, и без того ненастный день сделался темнее ночи.
– Если пурга начнется, нам конец, – до странного спокойно произнес Ирранкэ, придержав коней. На этот раз они послушались, перешли на ровную рысь, но не остановились.
– Почему? – удивилась Ири. – Мы и не в такую метель в лесу ночевали, правда, мама? Дня три сидели под снегом, и ничего, живые! Лошадей вот жалко, их так не спрячешь, а нам-то что? Еда есть, чем укрыться, тоже найдется, уж не замерзнем! Тогда, конечно, не такой мороз был, – добавила она, – но втроем-то всяко теплее…
– Угу, а лошадей и зарезать можно, – пробормотал он, – голодная смерть нам всяко не грозит. Только что делать даль…
Кони вдруг осадили так, что санки опрокинулись, и мы с Ири вывалились в снег. Ирранкэ успел выскочить сам и теперь пытался схватить обезумевших лошадей под уздцы – я видела, как копыто просвистело в пальце от его головы, – но тщетно, они так и норовили подняться на дыбы, порвать упряжь и удрать прочь.
– Волки, что ли?! – прокричал он.
– Нет тут никаких волков! – ответила Ири, отплевавшись от снега и встав на четвереньки. – Они давно по логовам попрятались, буря идет!
– А мы… – Снежный заряд ударил Ирранкэ в лицо, он задохнулся и вынужденно выпустил поводья.
И едва успел отскочить – конь снова встал на дыбы. Правда, тут же остановился, дрожа всем телом, но не порываясь больше сбежать.
Только что было сумрачно, но все-таки достаточно далеко видно… Мрак, однако, сгустился мгновенно, снежная круговерть застила все кругом, небо сделалось неотличимо от земли…
– Мама! – услышала я, бросилась на голос и схватила Ири за руку. – А где…
– Ирэ! – выкрикнула я, но не услышала ответа. – Ирэ! Где ты?
– Мам, ты хоть лошадей видишь? – проговорила дочь, цепляясь за меня обеими руками.
– Нет, ничего… Держись за меня крепче, попробую ощупью. Мы же всего на пару шагов отошли! И вообще, Ири, ты же чуешь зверей, разве нет?
– Ничегошеньки сейчас не чую, – прошептала она, – кругом только снег…
Шаг вправо, шаг влево, и как знать, я сейчас приближаюсь к саням или удаляюсь от них? Не было видно ни зги, от ветра и холода слезы лились градом, ресницы смерзались, а на земле меня, казалось, удерживала только живая тяжесть Ири, иначе снежный вихрь бы давно подхватил меня и унес далеко- далеко, так далеко, что по пути я забыла бы и свое имя, и имя дочери, и…
– Не дождешься! – крикнула я ветру в лицо и закашлялась, когда он попытался задушить меня, забившись в глотку. – Ничего я не забуду! Держись крепче, Ири!
– Я держу-у-усь! – еле расслышала я и перехватила ее руку покрепче.
Где же Ирранкэ? Или его вовсе унесло бурей? Королева Зимы не терпит, когда нарушают данные ей клятвы, и если она решила, будто он задумал схитрить…
– Ирэ, откликнись! – снова крикнула я, но услышала только вой ветра. – Ирэ!..
– Папа! – голос Ири был едва различим. – Не бросай нас!
Ничего. Только ветер воет, как целая стая голодных волков, а вдалеке звенят бубенцы… Бубенцы? Откуда бы взяться путнику в такую пургу?
– Па-а-па-а-а! – срывая голос, закричала Ири. – Верни-и-ись!
– Перестань. – Я крепче прижала ее к себе. – Это не простая метель, будто не видишь? Нам его не найти, если она не позволит, а она… мы ей не нужны, ты же понимаешь. Только он…
– Как фея, да?! – Дочь оттолкнула меня обеими руками и встала на пути у снежного порыва. – Хочешь забрать его одного, и хоть трава не расти? Тварь ты, сосулька мороженая! Хуже той мрази зазеркальной!
Не время было спрашивать, где и у кого Ири нахваталась таких выражений и жестов, и так ясно – у возчиков на постоялом дворе.
Ветер взвыл вовсе уж жутко и вдруг унялся.
Снег по-прежнему валил густыми хлопьями, но можно было увидеть хоть что-то окрест. Я, однако, не различала ни ближней рощицы, ни нашей упряжки, ни тем более Ирранкэ. Только впереди виднелся высокий силуэт, призрачный и зыбкий… По правде говоря, я могла бы принять его за забытое в поле пугало или одиноко стоящее дерево, если бы он не двигался к нам.
Не знаю, какого он (она? оно?) был роста: вроде бы и человеческого, но мне то и дело казалось, будто голова его касается низких туч. Силуэт помаячил
