– Ну и правильно, – вздохнула я. – Бабушка Берта говорила, долгие проводы – лишние слезы. Да и что ты мог сказать? Марион, это случайно получилось, прощай, больше не свидимся? Лучше уж так. Ты еще сказал, что вряд ли вернешься живым из своего путешествия.
– Но ты все равно ждала, – сказал он утвердительно, а я кивнула.
– Ждала. Сама себе не признавалась, но… Как гляну на нее, – я покосилась на Ири, задумчиво бродившую у входа в наше убежище, – так и думаю, где ты, жив ли еще…
– А раз я все время была перед глазами, то мама, считай, только о тебе и думала, – заключила Ири, мгновенно оказавшись рядом. – И ждала. Ждала- ждала, не отпирайся, мам! Бывало, сядешь и смотришь в никуда, или вон в зеркало наше, а как я спрошу, о чем ты думаешь, так сразу юлить начинаешь. О недостаче в погребах беспокоишься, ага, как же, поверила я!
– Наверно, этим ожиданием ты меня спасла, – серьезно сказал Ирранкэ. – У нас… У нас просто: если я сказал, что не вернусь, значит, так тому и быть. Горевать станут, а вот глаза проглядывать на дороге и в каждом всаднике узнавать меня – нет. А люди… Люди часто поступают неразумно, и в этом их счастье, а еще…
– Я помню, что ты тогда о нас сказал, – невольно улыбнулась я. – И довольно рассиживаться!
– Верно. И не выдумывай больше глупостей. Надо будет, я вас обеих донесу, – совершенно серьезно сказал Ирранкэ, а я засмеялась, потому что сама думала так же, и не раз. – Что смешного?
– Ничего, – заверила я. – Вспомнилось кое-что. Ну, идем? Ири, ты как, услышала что-нибудь?
– Да-а… – протянула она, восторженно блестя глазами. – Я поняла, как с этим управляться! Я раньше правда тренькала по этим вот струнам не в склад не в лад, а теперь… Теперь разобралась!
– И как же? – спросил Ирранкэ.
– А я не знаю, как объяснить, я таких слов не знаю, – заявила Ири и подняла руки, будто обнимая долину.
– Попробуй теми, какие знаешь. Или новые придумай.
– Ну просто… Кругом все звучит по-своему. У тебя, пап, красивая нота, холодная, темно-синяя и снежная, острая, как твой кинжал… А у мамы – вечерняя, почти черная, жасминовая, бархатная и немножко серебряная, теплая и мягкая. А у нее вот, – тут она бесцеремонно потыкала пальцем ящерку, которая так и сидела у нее на голове, – как лучик света во?он той звезды, да, самой яркой! Такой чистый-чистый, хрустальный звук, вроде бы ледяной, а на самом деле горячий-прегорячий…
– У тебя у самой жара нет? – встревоженно спросила я, но Ири возмущенно отстранилась, когда я потянулась потрогать ее лоб.
– Нет у меня никакого жара! А ключ – он почти как ящерка, только звук зыбкий, дотронешься до струны – слышно эхо… Но это не эхо! – сообразила вдруг Ири. – Это дверь отзывается! Нам вон в ту сторону, пошли скорее!
– Думаешь, мы по таким завалам пройдем? – поежилась я, глядя на осыпь, ощетинившуюся острыми каменными обломками.
– Да, – твердо сказала дочь. – Непременно пройдем. Только минуточку погодите, я, кажется, уже до конца поняла, как нужно на этих струнах играть…
Когда улеглась снежная и каменная пыль, поднятая внезапно сошедшей лавиной (не слишком большой, но не хотелось бы оказаться на ее пути!), а мы откашлялись и протерли глаза, осыпи не было. Что там, склон теперь был ровным, как дорожка в герцогском саду!
– Ну… Перестаралась немножко, – заключила Ири, погладив ящерку. – Зато как далеко видать, никакие булыжники не мешают, а?
Я покосилась на Ирранкэ, а он только вздохнул. И то: ни я, ни он колдовать не умеем, а Ири, похоже, приспособилась… Как знать, только ли в этой долине? Да без разницы, подумала я тут же, лишь бы на голову себе и нам какую-нибудь скалу не уронила!
– И правда, видно далеко, – сказал он, приглядевшись. – И вот ту скалу я определенно знаю… Идем! Если память меня не подводит, то круг камней должен быть как раз за нею.
– Ага, идем, – согласилась Ири и поскакала вперед.
– Погоди! – окликнул Ирранкэ. – Не убегай от нас, мало ли что… И еще – ты не устала?
– С чего бы? – удивилась она.
– Волшба обычно отнимает много сил.
– А я разве колдовала? – Ири почесала нос. – Ну и дела… Нет, я вовсе не устала, это же совсем не сложно! Неужели ты не видишь эти самые струны, пап? Ты ведь сам мне про них сказал!
– Я только с чужих слов знаю о них, – улыбнулся Ирранкэ. – И могу чувствовать лишь самую малость, как говорил уже, – родную кровь, и только. От меня и от Марион к тебе тянутся ниточки-струны, это я способен различить, а вот то, что ты описываешь… Нет, мне не дано это видеть.
– Жалко, – серьезно сказала она. – Это очень-очень красиво! Так-то я всегда это видела, думала, все остальные тоже…
– Я вообще ничего такого не вижу, – утешила я.
– Жалко, – повторила Ири. – Ну ничего, может, я придумаю, как это тебе показать, мам! Но не сейчас, конечно, не до того… Главное, я поняла, как это все запутано-перепутано! Теперь уж не заблудимся, нам точно нужно к той скале, там за ней… мм-м… будто барабаны гремят, раз, два… Дюжина! Только
