Он-то, грешным делом, подумал, что на фоне неудачного похода Голицина и, наоборот, удачного – молодого царя славу стрельцов сильно приукрасили. Опять же, где открытый бой и где внезапное нападение в лесу. Но…
И главное, теперь ничего не поделать. До границы новгородских земель оставалось полтора дневных перехода. А приказ был недвусмысленный – сделать все в московских землях. Вот только времени совсем не оставалось, чтобы все обставить наилучшим образом. Н-да. Опять возвратится к Игнату Пантелеевичу, как побитая собака. Ну да чего теперь-то.
Глава 12
В плену дворцовых интриг
Меншиков в изнеможении откинулся на подушку. Грудь вздымается высоко, но воздуха все одно не хватает. Даже после длительного спешного перехода и жаркой схватки не было ничего подобного. Все же любовные утехи – это нечто. С одной стороны, они возносят на вершину блаженства, с другой – выпивают все силы без остатка.
Конечно, на это можно возразить. Но тут ведь все зависит от того, с кем ты предаешься тем утехам. Сержанту гвардейского Преображенского полка доводилось быть с разными женщинами, как с многоопытными, так и с невинными. Вот только ничего подобного он с ними не испытывал. Возможно, именно поэтому он и лежит рядом с бабенкой, которой уж под тридцать годочков. И пусть она выглядит все еще гладкой и статной, с молоденькими девами ей не сравниться.
Но то телом. А вот страстью к любовным утехам… Глашка точно знала, чего хочет. Она отдавалась со всем пылом и жаждой, на какую только была способна. А потому и мужчина с ней получал несравненное удовольствие, выкладываясь до самого конца.
– У-ух! – встряхнула головой бабенка, приходя в себя после столь бурного завершения. – Ох, Сашка, ну силен, – скорее выдохнула, чем произнесла она.
Потом повернулась на бок и положила голову ему на грудь, обдавая ее горячим дыханием. Распущенные волосы разметались по подушке и пребывающему в истоме Меншикову, легонько так и приятно щекоча. Хм. И, как бы это ни было невероятно, пробуждая для новых подвигов.
– Ох, Глашенька, и чертовка же ты, – осознав реакцию своего тела, не без восхищения произнес Меншиков.
– Я такая, – не без удовольствия подтвердила она. – Погоди, еще отобью тебя у твоих знатных фифочек.
– Ну, это вряд ли, – хохотнув, возразил он. – Уж поверь, женюсь я если не на княгине, то уж точно на девице из древнего и славного рода.
– А кто спорит? Женишься, конечно. Да только все одно мой будешь. Станешь убегать от благоверной, чтобы забыться со мной.
– Ох и много же ты о себе мнишь, красавица.
– Не веришь? – вскинулась бабенка.
– Я себе верю. И себя знаю.
– Знает он. Да я, к твоему сведению, у самой царевны ухажера увела. Вот!
– У какой царевны? – с ленцой даже не поинтересовался, а отмахнулся Меншиков.
– Знамо дело, у какой. Одна она у нас была. Лизавета Дмитриевна.
– Брешешь, – все так же изображая ленцу, но внутренне напрягшись, подначил денщик.
– Собаки брешут. А я правду говорю. Еще годочка три назад ее к нам на гулянье в Стрелецкую слободу привела Анюта. Оглобля стоеросовая из Огородной слободы. Там-то царевна сразу и положила глаз на Ваньку Карпова. Да только я его у нее из-под носу и увела.
– Да он к тому времени уж с великой княгиней кувыркался, – усомнился Алексашка.
– Нет, со мной он был. Та потом появилась и взяла Ваню в оборот.
– А царевна-то что же?
– А что царевна? Она к нам еще цельный год ходила, пока ее Гришка Рыбин не раскусил. Да кого хочешь спроси. Любой из слободской молодежи подтвердит.
– Так-таки и любой?
– Ну да. А стрельцы из первого Ванькиного десятка так и того больше. Царевна их все о ладушке своем пытала. Ну, они-то не знали, кто она. А то, что сохнет по нему, все видели.
Меншиков слушал Глашу и боялся поверить в происходящее. Ну не мог он простить Карпову испытанного унижения. Как не мог ничего поделать и со своей ревностью к молодому сотнику. Пусть тот сейчас сидел в каком-то крымском захолустье, а Алексашка при царе, только на днях вернувшемся из удачного похода, это ни о чем не говорило.
Подумаешь, Ванька в опале. Так и что с того? Царь-то вроде им и недоволен, а все же наградил щедро. Эвон дворянином сделал и в сотниках оставил, хотя тот уж и не полюбовник теткин. Алексашка же и любимец Николая, и уж не раз отличился, как при взятии Азова, так и в этом году, когда бились в Запорожье.
Да только особых наград не имеет. Ну получил он дворянство и стал сержантом гвардии. И что с того? Подумаешь, звание гвардейское на две ступени выше, чем в обычных полках, и он выходит вровень с Карповым. Тот-то в опале, Меншиков же обласкан, а положение одинаковое.
