людей, и из-за этого они откажутся пойти в наступление с большевиками.
В конце концов восемь представителей посчитали, что народ готов сражаться. Шестеро не смогли определиться и поддержали идею отложить восстание. Пятеро посчитали избранный момент полностью неподходящим.
Бубнов был в ужасе. Он потребовал начать обсуждение непосредственных приготовлений. Собрание и правда одобрило некоторые подготовительные меры: совещание партийных агитаторов, подготовку коммуникационных линий совместно с работниками связи, обучение владению оружием. Но с точными планами на восстание они не определились.
Ошеломленный ЦК поспешно собрался вновь.
Мокрый снег порошил темные улицы на севере Лесного округа Петрограда. Суматошный сенбернар лаял на тени, крадущиеся сквозь тьму: каждый силуэт кратко очерчивался под непогодой и исчезал вновь. Вой отмечал каждую скользящую фигуру, пока в здании местной управы не собралось больше двух десятков руководителей большевистской партии. Пока они снимали маскировку, их приветствовала взволнованная девушка.
Шло 16 октября. Екатерина Алексеева, уборщица в этом здании, состояла в местном отделении большевиков. Председатель партии Калинин поручил ей задание. Он приказал подготовить эту тайную встречу. Когда бедный пес снаружи совсем разъярился, Алексеева выскользнула, чтобы попытаться его успокоить. Это будет долгая ночь.
Большевики пришли сюда через цепочку паролей, в маскировке; место назначения оставалось неизвестным до самого конца. Они собрались и расселись на полу – в комнате было мало стульев.
Ленин прибыл одним из последних. Он снял парик, уселся в углу и сразу же в очередной раз бросился страстно и отчаянно защищать свою стратегию. Мы уже пробовали компромисс. Настрой масс был не нерешительным, а изменчивым, сказал он. Они выжидали. Они «дали доверие большевикам и требуют от них не слов, а дел».
Все присутствующие согласились, что это одно из самых ярких выступлений Ленина. Но даже так он не смог разогнать все сомнения.
От лица ВО, этих маловероятных скептиков, оставался опасливым Крыленко. Володарский осмелился сказать, что «на улицу никто не рвется, но по призыву Совета все явятся». Из Рождественского округа дошли «сомнения… восстанут ли они [рабочие]». Из Охтенского: «Дело плохо». «В Красном Селе все не очень хорошо. В Кронштадте падает мораль». И Зиновьев испытывал «серьезные сомнения по поводу верности успеха восстания».
Уже хорошо известные доводы закончились. Наконец, под непрекращающийся снаружи мокрый снег, большевики проголосовали.
Ленин желал официального одобрения предыдущего решения, хоть и оставил открытым вопрос о форме и времени восстания, делая уступку ЦК и главам Петроградского совета и Всероссийского исполнительного комитета. Зиновьев, напротив, призывал к категорическому
Зиновьев: шесть голосов за, пятнадцать против, трое воздержались. Ленин: четверо воздержались, два против, девятнадцать за.
Куда пропал еще один голос – загадка истории. В любом случае проголосовали за революцию, и с большим отрывом. Дату еще предстояло обсудить, но уже второй раз за неделю большевики выбрали восстание.
В тревоге Зиновьев вытащил из рукава последний козырь. Он сказал, что это решение уничтожит большевиков. Следовательно, он покидает ЦК.
Заседание закончилось ранним утром, и большевики разбрелись, оставив уборщице Алексеевой жуткий беспорядок.
Каменев и его растерянные союзники выпрашивали возможность выразить свое несогласие в «Рабочем пути». Им отказали. Без одобрения партии, но с поддержкой Зиновьева Каменев отправился в другое место.
Газета Горького «Новая жизнь» политически располагалась где-то между левыми меньшевиками и большевиками. Еще более пессимистично настроенная, чем последние, газета была против «опрометчивого» восстания. Именно в «Новой жизни» Каменев пошел в ошеломительную атаку.
«Взять на себя инициативу вооруженного восстания в настоящий момент, – писал он, – при данном соотношении общественных сил, независимо и за несколько дней до съезда Советов было бы недопустимым, гибельным для пролетариата и революции шагом».
Несмотря на явный намек, Каменев не заявил в открытую, что готовится восстание. Но публикация таких сомнений, особенно из уст давнего активиста партии, и тем более в небольшевистском журнале, была глубоко возмутительным, провокационным нарушением партийной дисциплины.
Ленин впал в библейский гнев.
Он едва мог поверить в такое предательство от Каменева, с Зиновьевым за спиной. Они – его давние товарищи. В шквале ленинских писем к партии, спровоцированном публикацией Каменева, чувствуется острая и настоящая боль. «Мне нелегко писать это про бывших близких товарищей», – упомянул он среди водопада неистовства из-за «жуликов», «штрейкбрехеров», вершителей «измены», «преступления», распространителей «кляузной лжи». Он требовал исключить их.
Несмотря на авторитет Ленина и его настойчивость, в день поразительного выпада Каменева половина воинских частей Петрограда не вышла бы на вооруженное восстание, даже несмотря на то, что пятнадцать солдатских делегатов из восемнадцати осудили правительство в Смольном. А те части, что были готовы, обозначали, что сделают это только ради Совета. На собрании двухсот большевиков, созванном специально для обсуждения захвата власти,
