Белесые призраки, числом четверо, с лазерными мечами в руках неторопливо и расчетливо перемещаются по темным переходам энергетической секции корабля. Словно десант повстанцев внутри какой-нибудь Звезды Смерти. Замыкающий шествие спотыкается о металлический кабель, без затей проброшенный по полу, и шипит на непонятном языке. «Вы что-то сказали, Неб?» – «Это ругательство, Светла. Довольно безобидное, претензия к духам предков». Лазерные мечи оборачиваются крохотными остронаправленными фонариками, других в хозяйстве Люстига не нашлось, не снимать же прожектора с десантного катера. Лучи света выхватывают из сумрака отдельные фрагменты мозаики. Чтобы увидеть картину в целом, всем приходится светить в одном направлении. Можно было бы врубить техническое освещение, но тогда затея сократить энергопотребление до минимума утратит всякий смысл.
– Здесь? – спрашивает Светлана.
– Вы правильно идете, – откликается по коммуникатору Люстиг, который следит за ними по мониторам в инженерном отсеке двумя палубами выше. – Еще восемь футов прямо.
– Весьма странно, – объявляет Неб, который увязался в эту экспедицию из чистого любопытства.
Монк оборачивается, лучик его фонаря упирается Небу в эмблему миссии на комбинезоне.
– Что странно, док?
– Мы так сюда стремились. Возможно, всю свою жизнь готовились к такому приключению. Меркурий, Марс, спутники… без обид… все это мелко, это под боком. И вот свершилось. Мы там, где никто и никогда не будет. Видим то, что никто никогда не увидит…
– И у нас для этого даже нет подходящей аппаратуры, – ворчит Эрик.
– Вы на месте, – говорит Люстиг. – Отключайте все панели, до которых дотянетесь.
– Я правильно поняла, что это вентиляция внутреннего корпуса? – уточняет Светлана.
– Да, командир. Она не скоро нам понадобится.
– И что же мы делаем? – не унимается Неб, снедаемый дефицитом общения. – Мы из кожи лезем, чтобы скорее выбраться из этого дивного нового мира. Это нормально?!
– Еще и как, – смеется Монк. – А знаете почему?
– Потому что мы не готовы, – поясняет Эрик. – Нам здесь не место.
– И это тоже, – не спорит Монк. – А еще потому, что чистое знание не имеет смысла. Спросите хотя бы Райнера, он у нас персонифицирует