мамой, ну и Кирюха.
Техника, что успела тут пройти, разбила дорогу, нормально просохнуть в густом лесу она не успела, но, к счастью, мы нигде не застряли. Выбравшись из леса, преодолели вброд небольшую речушку – мост был разрушен – и, проехав по единственной деревенской улочке полупустой деревни, покатили дальше. Чуть позже я приметил вдали дым паровоза и на первом же перекрёстке свернул. Не ошибся. Там была железнодорожная станция, проходная. Почти все беженцы, что с нами были, почти двадцать детей насчитать можно, остались здесь, был шанс убраться из-под катка военной машины Германии не на своих двоих, а на попутном поезде, и они решили им воспользоваться. Обе спасённые тоже остались.
Уже темнело, и мы, отъехав на пару километров от станции (если её вдруг станут бомбить, то осколки до нас не долетят), встали лагерем. Пока бабушка готовила ужин, я освободил деревенскую телегу и возок, и на них мы с дедом в сопровождении лаек покатили обратно к станции. Там было несколько палаток с красными крестами, к которым подъезжали машины и телеги с ранеными. Найдя старшего этого эвакуационного пункта, мы с дедом изъявили желание передать оба транспортных средства на баланс этому медподразделению. Правда, справку запросить я не забыл, и обрадованный военврач легко нам её выдал, написав, что возок и телега поступили на службу в армию в такое-то подразделение, даже печать поставил. Таким способом избавившись от откровенно ненужных транспортных средств, мы с дедом пешком уже в сгущающейся темноте вернулись в наш лагерь. Как раз успели к готовому ужину.
Маринка ещё насмешила, пыталась кататься на велосипеде, но не очень у неё это получалось. Велик я решил сохранить. Хозяев у него теперь нет, нашим будет. Я не барахольщик, просто очень хозяйственный, да и ответственность на мне за семью. Так что, посмотрев, как Марина учится ездить на велосипеде вокруг костра, где было освещённое пятно, я лишь улыбнулся.
Подойдя к костру, где собрались наши, успокоил маму: пока мы сдавали возок и телегу, подошёл эшелон, и почти все беженцы смогли уехать. Правда, ехать придётся фактически стоя, но те были согласны. Я посмотрел в сторону станции, там затемнение соблюдалось, ни огонька, хотя днём следы ранних бомбёжек были видны невооружённым глазом.
После ужина мы с дедом проверили лошадей, которые стреноженные паслись в стороне, за ними лайки присматривали и Шарик, если что, голос подаст. И все отправились спать. Мне место подготавливали под моей телегой. Привык уже. Набросают охапку сена, на него одеяло и вторым укрываться. В качестве подушки – мешок с вещами, он мягкий. Две подушки у нас были, но это мамина и бабушкина. Трофейная надувная стала Марининой, та её себе прибрала и считала уже своей собственностью.
Завтра сразу с утра двинем дальше и, думаю, дней через шесть доберёмся до леса, где я золото припрятал. Кстати, продовольствие к концу подходит. На пару дней осталось, значит, нужно закупать. В деревнях смысла нет, а вот на продуктовом рынке какого-нибудь городка – самое то. Я уже узнал, на станции поспрашивал, был такой на нашем пути, назывался Дно. Там же была следующая железнодорожная и даже узловая станция. Если всё нормально будет в дороге, то к вечеру послезавтра будем там. Или утром третьего дня.
Спать одному при таком количестве сестричек и братьев мне удавалось редко. Вот и сегодня, проснувшись с рассветом – дед прошёл мимо, шурша сапогами по траве, – я обнаружил, что Димка стащил с меня одеяло, закутавшись в него, отчего мне и Ольге, прижавшейся с другого бока, было заметно холодно. Осторожно выбравшись из-под телеги и переложив на своё тёплое место Ольгу, забрал часть одеяла у Димки, он, стервец, ещё и подоткнул его с разных сторон под себя, и накрыл обоих. Роса уже выпала, влажно. Оставляя след на траве, собирая на босые ноги влагу, я обошёл телегу. Сапоги мои, накрытые портянками, стояли под ней. Два дня портянки уже ношу, стирать пора, значит, в мешок их с грязным бельём уберём, а стирать из-за Кирюхи приходилось часто. Я нашарил в своей телеге один из вещевых мешков и, развязав горловину, стал искать чистые портянки. У меня штук пять пар запасено было в дорогу. Нашёл, протёр ноги и, намотав их, надел сапоги. Моя возня и шуршание в телеге малышню не разбудили, это сложно сделать.
А вот Марина и бабушка уже проснулись, возвращались от оврага, где у нас был оборудован туалет. Тут метров пятьдесят. Там не то что овраг, но низина солидная. Да ещё с кустиками, так что для туалета удобно, со стороны не видно. Накинув свою кожаную куртку, купленную ещё в Москве, всё же утром прохладно, я отошёл в сторону, к самодельному рукомойнику. Тот был пуст, поэтому, прихватив у деда канистру с остатками воды, налил в рукомойник, умыться нужно. Дед уже подвесил котелок над костром для чая. Сейчас Марина тоже умоется и будет жарить лепёшки, на которых уже руку набила. Кстати, она жаловалась, что одной сковороды ей мало, готовить приходится много.
А я занялся собаками. Что-что, а они – только моя обязанность, кормил я их сам. Старший у лаек кобель Волк, вожак, был псом отца, тот его растил, и ему он подчинялся, однако, как отец уехал, Волк стал постепенно слушаться меня. Слушался и раньше, но держался как-то обособленно, сегодня первая ночь, когда он спал у меня в ногах. Сейчас псы, немного возбуждённые, наблюдали, как я, накрошив им в миски остатки вчерашних лепёшек, заливаю их похлёбкой. Лайки сразу стали жадно есть, они всегда хотят есть, а я отнёс миску Шарику. Он был на привязи у моей телеги.
С лошадьми всё было в порядке, пока я собак кормил, дед проведал их. И мы с ним подхватили вёдра и направились к станции за водой. В принципе обычное утро обычного дня. Если воды рядом нет, чтобы свести лошадей на водопой, приходилось вот так ходить с вёдрами.
– Ни облачка, – осмотрев уже светлое небо, сказал я. – Вчера так морило, думал, дождь будет, а что-то не похоже.
– Не о том думаешь. Снова эти стервятники летать будут, как и вчера.
– Да я как раз о них и думаю, – пробормотал я, широким шагом шагая рядом с дедом и помахивая вёдрами. – Вчера весь день гудели, правда, разрывов бомб было не слышно… Стой!
