гор. Гибельные лучи ледяного колоба в свирепой облаве гнали сущее в объятия смерти.
Диринг выбросил на берег горящие культи коряг, и голубые огни понеслись по гребням взъерошенных волн! В них замелькала рыба – мшистые щуки, ослепшие караси. Неведомо как оказались в озере и речные окуни, чьи красные плавники пылали. Кишащее рыбье варево, словно пестрые рысьи шапки, всплыло вверх брюшками.
Дыша зловонным паром, озеро начало проваливаться, раздвигать бурлящие створы. Низинные пучины открыли костистое дно в издырявленной шкуре гнилого ила, ощетиненное острыми краями впадин, жерлами пропастей, объятых жарким туманом… Из разверзнутой бездны вырвалось огромное чешуйчатое тело!
– Мохолуо, – просипел Хорсун, не в силах стронуться с места.
Хрипя с легочным свистом, несчастное чудовище неуклюже зашлепало к берегу на обожженных ластах. На полпути с жалостным рыком разинуло ороговелую пасть, не теснее дверей в Двенадцатистолбовой юрте, и вывалило обваренный язык. В клокочущей глотке нежно-розовой пеной вскипали легкие…
Вскинув змеиную шею, гигантская ящерица рухнула в чавкнувшую хлябь и засучила ластами. Длинная морда дернулась, блеснул перламутр брюшной чешуи. Ошпаренные глазищи белели, как оловянные мисы… Околела… Не попусту Олджуна спрашивала о Мохолуо. Знать, видеть довелось эту жуть.
Сквозь свистящий вой ветров Хорсун с изумлением прислушался к частому стуку – неужто какой-то хладнокровный дятел выбивает на лесине дробь? Обыденное потрясало нынче больше невозможного. Не тотчас сообразил, что в собственной его груди колотится всполошенное сердце.
– Прощай, Диринг, бесовская уха, – пробормотал он, в последний раз оглянувшись на погибшее озеро. К небу из дна, прямиком к ледяному колобу, поднималось сернистое облако. А этот сваленный на тучи ком уже не был ледяным. Цвет его из холодного голубого перешел в желтый со спутанными узлами багровых сгустков и нитей. Словно бельмо выпятилось над нижним небесным веком… Стало еще тяжелее дышать.
– Иди, – приказал себе Хорсун.
Ослабшие ноги артачились, отказывались нести.
– Иди, старейшина Элен! – зарычал он и, стиснув зубы, пополз.
Древесный мусор в иных местах почему-то воспламенялся от движения руки. Одежда на локтях и коленях порвалась, подол рубахи обгорел. В сыром въедчивом чаде с писком и стрекотом суетились, выскакивая из дымных нор, оглохшие грызуны. Царапали плечи, бегали по спине, цеплялись острыми коготками за лохмотья и кожу. Из красной земляной щели выскочил заяц и запрыгал, вереща и вскидывая прожаренные до мяса задние лапы. Длинными скользящими прыжками промчалась волчица с темным ремнем по хребту. Мимо проскакал заполошный табунок… Земля гудела, дрожала мелко и зябко, как испуганная женщина, что увидела под утро страшный сон.
Хорсун нащупывал спасительный живой путь изодранными в кровь, обожженными ладонями. Человек упрямо полз туда, куда устремились звери.
Лошадиные копыта споткнулись о расщепленную осину. Конь с берестяной перевязью на голени шатнулся, но не свалился. Заржал радостно и опустился рядом.
– Аргыс!
Хорсун вновь удивился простому: кто-то в этом хаосе и светопреставлении подумал о нем. Кто-то взнуздал гнедого товарища, приторочил седло и отправил искать хозяина… Вот спасибо доброму человеку!
Ухватившись за рог передней луки, медленно начал вставать. Не сразу заметил, что ветра смолкли и стало тихо. Это была тишина не покоя, а настороженности. Желтый колоб навис над Орто скверной подделкой предзакатного солнца.
Над березовой рощей у холма тусклыми голосами шести голодных людей выла гусеничная тень. Чуткий Аргыс повез друга, далеко обогнув ее.
– Я опоздал, – горестно сказал Болот. – Теперь эта треклятая железяка нипочем не отворится.
Ответом было затяжное молчание, и воин сообразил: Соннук его не видит. Он ничего не видит. Болот знал брата Атына совсем недолго, но успел понять, какой это человек… был. Лучший из лучших.
Отрешенный от всего, ботур плакал над телом погибшего, когда за спиной послышался чей-то вскрик. Рядом с Болотом упала на колени взлохмаченная девушка, вся в пыли и грязи.
– Ты?! – до него не сразу дошло, что это Илинэ.
– О, Соннук! – стонала она, не глядя на воина, не слыша его. Говорила с мертвым. – О, Соннук, демон унес Сата! Я не смогла… а ты… Ну почему, почему?!
– А я везде опоздал, – вздохнул Болот о своем. – И здесь, и там, – кивнул он в сторону Самодвиги… Дверь которой открылась!
Молниеносный ботур не посрамил Посвящения. Илинэ увидела только взметенный вихрь… А вихри внезапно умножились. В толщи воздуха ударили жара и дикий холод. Их, видно, калили в торосах и пекле Преисподней, если ледяные иглы не таяли в хлестком зное!
Задыхаясь, Илинэ поволокла тело Соннука в пещеру. Уложила под левой стеной и кинулась обратно: в гомоне драчливых ветров ей почудился человеческий крик.
…Он не был человеческим. Кричал демон.
