Мы с Лилей прилетели в Адлер на самолете, отец с Машей отправились на «Волге». Им нужно было посетить родителей жены, показать им мужа. Тесть с тещей отца жили в Донецке. Там, где в моем времени будут рваться снаряды… Как вспомню – ножом по сердцу. Реформировали СССР, дерьмократы! Чтоб вам на том свете до скончания времен во тьме гнить!
Из аэропорта мы приехали на такси. Заплатили 25 рублей. Подумаешь! Мне с одного спектакля больше капает. А вот Лиля поморщилась – не привыкла еще. В деревне за четверной билет надо пахать. Она не знает, что успешные люди в СССР не в состоянии потратить заработанные деньги. Не на что. Квартиры не продают, на автомобили очередь, за границу поехать – проблема. Выпускают не всех. Можно кутить в ресторанах, но я этого не люблю, Лиля – тоже.
Идеологический дебилизм в СССР зашкаливает. Хорошо зарабатывают не только деятели искусств. Хорошие рабочие – тоже. Но деньги с пользой потратить – проблема. Еда стоит недорого, товаров «народного потребления» не хватает. В стране переизбыток денег, и «связать» эту массу не удается. Она накапливается на вкладах. В моем времени они сгорят в ходе гайдаровских реформ, оставив вкладчиков у разбитого корыта. А почему бы не выделять, скажем, всем желающим участки земли под дачи? Организовать строительство садовых домиков? Леса в СССР – завались! Денежная масса пошла бы в дело, лесопереработка (и не только она) получила бы толчок для развития. Но нет, нельзя! Народ «обуржуазится». Участки под дачи выделяют со скрипом. Дают крохотные наделы на бросовых землях. В той жизни у меня был знакомый, чьей организации выделили под дачный кооператив заброшенный карьер. За несколько лет люди превратили его в цветущий сад… А взять ограничения по размеру садовых домиков? По длине, высоте и ширине. В два этажа строить нельзя, печки ставить – упаси бог! Другой мой знакомый, сообразив, что по глубине ограничений нет, построил под садовым домиком бункер. Жилой. А что делать, если семья большая и в предписанных властью размерах ей тесно?..
Номер в Доме творчества был шикарный. Огромная комната, двуспальная кровать, богатая обстановка. Через день прибыли отец с Машей. Им номер выделили похуже – не лауреаты и даже не писатели. Но все равно глаза у родственников были по блюдцу. В номере – цветной телевизор, большой холодильник, ванная, лоджия… Сама комната просторная и светлая, мебель импортная, новая.
– М-да! – заключил отец. – Сколько отдыхал в санаториях, но такой роскоши не видел. Хорошо писателям!
Это смотря каким. Путевки в Пицунду дают не всем. Членов Союза писателей в СССР восемь тысяч. На всех мест не хватает, особенно в сезон. Но Девойно – лауреат премии Ленинского комсомола и к руководству писательского Союза вхож. Потому и сумел притащить в Дом творчества родственников. А чем они хуже литераторов, накорябавших книжонку и живущих с этого всю жизнь? Александр Иванович и Маша – труженики. У отца полная грудь наград, две из которых – фронтовые. Успел он зацепить войну. Краешком, но хватило. Партизанский отряд, потом – Красная армия, наступление на Кёнигсберг. До города не дошел – словил осколок. Госпиталь, демобилизация по ранению, техникум… Маша в своем КБ – ведущий конструктор. Ей поручают проектировать самые сложные узлы. Об этом даже в заводской многотиражке писали.
В Доме творчества я работал – привычка. Я и в той жизни был трудоголиком. Но Лилю не припрягал – пусть отдыхает. Вставал в семь, традиционная пробежка, силовые упражнения, душ. К завтраку спускался свежим и бодрым. Затем девочки и отец уходили на пляж, я садился за «Эрику». К полудню набивал шесть-семь страниц. Затем шел обедать. Дневной сон с отдохнувшей Лилей – и пляж. Морские купания, горячее хачапури с холодным пивом, валяние на покрывале, подкидной «дурак», пара на пару. Отец играл виртуозно – на Северах наловчился. А что им делать темными вечерами в своих домиках-бочках? Но и меня голыми руками не возьмешь. Память хорошая, вышедшие в отбой карты помню. Так что навешивали друг другу «погоны» попеременно. Женщин не трогали – обидятся. Они игру воспринимают всерьез.
Ужинали мы или в столовой, или в летнем кафе неподалеку. В Доме творчества кормили вкусно, но хотелось разнообразия. Кафе было декорировано под горскую хижину, и пахло там одуряюще. Над стойкой висели пласты копченого мяса, мы его регулярно пробовали. А еще заказывали шашлык и ароматное абхазское вино. 30–40 рублей с компании за ужин – не деньги. Где-нибудь в Москве сдерут больше, да еще накормят непонятно чем.
По воскресеньям ездили в Пицунду, где затаривались замечательным вином. Продавал его старый абхаз – прямо из багажника «Волги». Я помнил его еще по той жизни, так же как вино. Подобного я даже во Франции не пробовал. Ароматное, ласкающее нёбо и язык, настоящее солнце в бокале. Трехлитровая банка за десять рублей? Дайте две! Жены покупали фрукты, местные сладости, какие-то сувениры. Побывали мы и в Сухуми, где смотрели на обезьян в питомнике. Одна из них, вернее, один попытался схватить Лилю сквозь прутья решетки. Приглянулась. Видно, такой самки в гареме недоставало. Над этим долго смеялись, больше всех – Лиля. Приятно, что твою красоту оценил даже обезьян. Съездили мы и к озеру Рица – на автобусе. Отец не решился гнать «Волгу» по горной дороге. Та и вправду выглядела жутко. С одной стороны – гора, с другой – пропасть. Глубокая, дно еле видно. Женщины визжали. С озера привезли копченой форели. Ее продавали тайком: ловить запрещено. Но если поймали, почему бы не употребить? Форель замечательно шла к белому вину. В тот день мы опились и обожрались. А что, отдых.
По пути к Рице я глазел по сторонам. Красивые особняки, ухоженные участки, довольные люди. Земля плодородная, рядом море, курорт, отдыхающие… Живи и радуйся. Но через пятнадцать лет здесь начнется резня. Процветающая Абхазия скатится в нищету. Господи, чего им не хватало? Собрать бы всех этих националистов, погрузить на корабль и вывести в море. А там – торпедировать. Сколько из-за их бредовых идей людей сгинуло!..
В один из дней у меня случился затык – роман встал. По прошлой жизни я знал: лучше отвлечься. Я отправился на пляж, где нашел отца. Тот валялся на покрывале с бутылкой пива в руке.
– Где дамы? – поинтересовался я.
