– Я сказала:
Он покачал головой.
– Говорят, с этим лучше думается. Возьму себе. Буду включать в наушниках на совещаниях. Или по утрам, когда жить не хочется. А вы?
На ее лице было написано недоверие.
– Не знаю.
Вольному воля.
– Карл Вильгельмович…
– Алекс.
– Вы не могли бы завтра отвезти меня к проходной университета? Мои коллеги… Нет, некоторые очень за меня волновались. Но есть и те, кто…
«…рад, что чересчур популярную профессоршу загребли в безопасность», – мысленно закончил он.
– Отвезу. «И еще до кафедры провожу. Если кто не понял». Вот случай, когда он готов был посверкать погонами.
Глава 4
О том, чем грозит возвращение
Патриаршее подворье в Даниловом монастыре разрослось вокруг красных кирпичных стен. Выплеснулось за них садами и многокупольными оранжереями. Перекинуло через реку белокаменные мосты, а берега, как встарь, обрастило кустами черной смородины. Подчиненные келарю иноки водили над водой летучие платформы и поторговывали с жителями близлежащих домов ранней клубникой, малиной, боярышником и орешками в газетных кульках.
Патриарх собирался в лавру. На сутки, не меньше – отключить все девайсы и молиться у мощей Святителя Сергия об императорской семье. Дело срочное. И дело трудное. Потому Божий человек и пребывал в тихом, но отнюдь не благом возмущении духа, когда его дергали перед отъездом.
Но над столом поминутно включалась то та, то другая голограмма. Местоблюститель – должность, нарочно введенная, чтобы заменять вечно катавшегося по стране Алексия, – настаивал на встрече с проповедниками среди «чубак». Было решено, что раз они мыслят на детском уровне, то и взять на первый случай те книжки, которые предлагают малышам.
– Библия в картинках, – методично перечислял патриарх, – стихи для первоклашек, «Моя первая исповедь», не забудьте: для мальчиков и девочек раздельно.
Батюшки кивали. У каждого имелись свой опыт и свои, опробованные еще на Марсе приемы.
– Побыстрее надо, – торопил Алексий. – Туда минут сорок лета. А в телепорт, небось, никто из вас не полезет. – Патриарх лукаво сощурился. Он не одобрял дикости, а еще больше страха. – Если Богу угодно, он вас и без всякой «дудки» распылит на атомы. А потому бояться нечего – дело благое.
– Почему не полезет? – выступил вперед дюжий протоиерей – борода лопатой. – Я, скажем, в молодости с Марса телепортировался, и ничего.
Остальные протестующе загомонили.
– Отцы мои, – взмолился Протопотап. – Надо бы побыстрее крестить этих болезных, пока зверушками не признали.
Патриарх справился по электронному настольному календарю об имени настырного батюшки.
– И не жалко вам оставлять такой хлебный приход?
– Жалко, – помялся Протопотап, – очень жалко. Но что делать?
– Хотите стать «просветителем „чубак“»? – съязвил Алексий. – Ну-ну, благослови бог. – Он поспешно перекрестил собравшихся и отключился, решив больше не реагировать.
Не тут-то было. Патриарха добивался министр здравоохранения Шалый. «Этому-то что затребовалось?»
Владыка был, что называется, человеком активной жизненной позиции. Лез куда звали и куда не звали. Не имелось такого вопроса, по которому Церковь в его лице не сформулировала бы четкой позиции. Прежде студент-естественник, он, осознав, что родители-врачи толкают его по своей стезе, а ему туда не надо, перевелся на философию, потом на психологию. Получил три степени, одна из которых – доктор философии в Оксфорде. Преподавал, бросил, окончил Семинарию, проповедовал среди колонистов на Марсе и Япете, потом окормлял заключенных на рудниках Менделеева. Увенчал образование Духовной академией, подвизался в Валаамском монастыре, продолжил строительство Северной Фиваиды далеко за пределами шельфа.
Добился канонизации Гурия Марсианского, просветителя зеленых человечков, брата его невежды Гелия и всех мучеников, на Красной планете воссиявших, – 30 членов русской колонии, полгода защищавшихся от местных жителей и перед падением форта принявших крещение. Впечатленные их мужеством дикари захотели узнать слово Божие и стали пускать к себе проповедников, почему земли вокруг Тихой теперь именовались нашей канонической
