территорией.
Стал архиепископом Ломоносовским и, как говорили, именно с этой «уголовной» кафедры принес на патриаршество свой крутой нрав.
Из всего сказанного следовало, что Алексий был
– Едва ли у меня сейчас есть время.
Голограмма над столом мигнула, но никуда не убралась.
– Ваше святейшество, вы обещали дать ответ насчет клонирования.
Алексий скривился.
– Позиция прописана ясно. Если удается клонировать орган: руку, ногу, почки, кожу, даже фрагмент головы, нос там или ухо для замены больному, мы благословляем. И всей душой «за». Если целого человека, которого нужно убить и отнять у него часть тела, – анафема.
Шалый заерзал.
– Но ведь Церковь еще не решила, есть у клонов душа или нет.
Алексию очень захотелось влепить в глаз голограммы ручкой.
– Это уж как Богу угодно. Мы в его прерогативы вмешиваться не смеем. Для нас важно убийство. Грех. Что же выходит, раз нет души, то и убивать можно? У нас-то самих есть душа. Ей повредить боимся.
Патриарх с сомнением уставился на Шалого, будто размышляя, а наделен ли министр частичкой Божьего дыхания?
– Но есть люди, которым мнение Церкви вовсе не важно, они готовы платить за развитие подобной технологии.
– А наше мнение – только наше, – парировал Алексий, – и касается только членов Церкви. Остальные – сами по себе. «Пусть мертвые хоронят своих мертвецов». Ко мне-то вы зачем обратились?
Министр замялся. Ему хотелось намекнуть, что Государь сам не знает и все поглядывает в сторону Соборной площади. Если бы Церковь высказалась положительно…
– Я говорил с обоими муфтиями, – наступал Алексий, – они тоже против.
– А вот московский раввин… – начал ныть Шалый.
– Ничего не могу ему приказать.
– Даже римский папа очень обтекаемо дал понять…
«Да, нагнули папу!»
– Вот пусть в Ватикане и кромсают бедных «лягушат», чтобы они без рук, без ног, без кожи по собору Святого Петра во время литургии бегали и стращали прихожан. Я папе не указ, – Алексий подмигнул министру, – он мне тоже.
Зато далай-лама всячески был против убийства клонов, потому что так они изымались из Колеса Сансары и не могли двигаться к просветлению. Да и вообще этот «желтый» жизни не портил, сидел себе в Улан-Удэ или разъезжал по свету с лекциями: «Ребята, давайте жить дружно!»
– Я чай, твои кредиторы тебя за хомут держат? – напустил на себя простонародный вид патриарх. – Думаешь, никто не знает, сколько денег ты с французских медицинских корпораций получил? Дамочки хотят вместо линз настоящие глаза другого цвета? Или задницу, как у себя же в двадцать лет?
Шалый фыркнул и, даже не дожидаясь, пока патриарх его отпустит, прервал связь первым. Крайне невоспитанно.
Задетый поведением министра, Алексий сам набрал на коммуникаторе нужный номер и увидел перед собой кабинет шефа безопасности. Не то чтобы они не ладили, но у Кройстдорфа своя епархия, у Божьего человека – своя. Однако приспело дело.
– Ты знаешь, откуда на Марсе «местные жители»? – без всякого приветствия осведомился Алексий.
– А? – Карл Вильгельмович не выглядел внимательным. Даже наоборот. Расстроенным и не расположенным к разговору. – Зеленые человечки?
– Никакие они не зеленые, – озлился патриарх. – Не зеленее нас с тобой. Так знаешь?
Кройстдорф кивнул. Лет 30 назад французы держали в своем секторе тайную лабораторию по клонированию, растили дубликаты людей на органы. А те возьми и разбегись. Обхитрили как-то охрану. Коды доступов достали, тоже не дураки. За пару поколений совсем одичали, расплодились – а что им, клонам, не рожать? Стали группами перебираться в чужие государственные зоны, нападать на колонистов, те стрелять. Чистый вестерн!
Наши с ними кое-как замирились. Разрешили оставаться на месте, если ведут себя мирно. Французы возбухли, мол, верните. Последовал отказ императора, что весьма расположило «местных» в пользу российского флага. Но вопрос о принятии их в подданство до сих пор был открыт.
– Чего мне Шалый-то звонил? – напрямую спросил патриарх. – Не понял я.
Кройстдорф помялся, а потом решил говорить открыто.
– Ваше Святейшество, Государь нетвердо выразил по данному вопросу свое мнение.
Старик обомлел. Этого еще не хватало!
– Совещание было
