Дженни Т. Колган
1348 год
9 августа
Писать я буду на английском, хотя порой кажется, что слова этого языка царапают мне лодку. Лоток. Глотку.
Я снова в пути, поэтому начинаю новый дневник. Заняться сейчас все равно особенно нечем – разве что смотреть, как волны плещут о борт, да слушать удивленные возгласы Эсси. Моя маленькая француженка увидела, что нам предложено в качестве
Йохан попросил спеть ему:
Потом я щекотала его, он смеялся, и Ру смеялся тоже, потому что он всегда хохочет, заслышав смех Йохана, – он вообще из тех детей, которым нравится быть счастливыми. Но Эсси мне отвлечь не удалось. Ее вообще трудно было сбить с мысли – даже когда паром начало раскачивать так сильно, что мы еле держались на ногах, а я так цеплялась за деревянные поручни, что занозила палец.
Вот и сейчас она подняла темные глаза от тарелки, и по их блеску – и выражению на ее худеньком личике – я поняла, что меня ждет допрос с пристрастием: мастерство, в котором восьмилетний ребенок изобретательнее любого инквизитора, а я кое-что знаю об их методах, уж поверьте.
–
– Да?
– Почему мы уехали из Марселя?
– Говори по-английски.
Эсси раздраженно вздохнула и повторила вопрос, как я просила: на отрывистом, жестком языке, которому я упорно обучала ее и Йохана.
– Я ведь уже объясняла, Эсси. Мы отправляемся в самый удивительный город на свете! Самый большой после Рима. И там нас ждут приключения.
– А почему папа не едет с нами? – надулась она.
– Потому что папа должен приглядеть за сетями и рыбками, пока нам не надоест путешествовать. А когда мы решим, что хватит с нас приключений, то отправимся домой.
Это было правдой. Да, знаю, однажды я… Есть хорошее английское выражение как раз для таких случаев, сейчас вспомню… Я
Он был очень красив, я не встречала никого красивее. И молчалив, как камень. Ни разу ни о чем не спросил. Никогда не надоедал по пустякам. Казалось, его не интересует, почему у меня в сундучке корона или почему я просыпаюсь ночью от каждого звука и успеваю выхватить меч еще до того, как он сам откроет глаза, – а затем обнаружит лезвие у себя перед носом и успокаивающе скажет: «Алис, это всего лишь гром, ложись спать».
Признаюсь, беременность была только моей ошибкой. Потом родилась Эсси, и… Стоило мне взглянуть в эти древние и одновременно юные глаза, как меня словно затопило нежностью и любовью. Это было неожиданно, ведь я всегда считала детей только раздражающей обузой – помехой вроде лишая, бессмертия или цыпок.
Я убедила себя, что рождение Йохана и Ру было теперь предопределено, ведь моим малышам придется самим заботиться друг о друге, когда я их оставлю. А я оставлю их, иначе нельзя. Когда люди начинают задавать вопросы, единственный выход – исчезнуть. Любопытство – это лишь первый шаг, за ним следуют подозрительность, страх, суеверия… После выясняется, что окружающие уже жаждут тебя убить. Думаю, мои дети на такое не способны, но я видела много чужих и знаю, как они иногда поступают с родителями. Люди легко совершают ужасные дела. Я бы этого не вынесла.
Поэтому мы оставили Томаса за бортом. Оставили, чтобы больше не слышать, как он говорит: «Это просто потрясающе, честное слово… Нет, я не сказал «странно», но послушай, трое детей, двадцать лет брака, а ты совсем не постарела… Да и волосы у тебя не отрастают, получается?»
Корабль поскрипывал и качался на волнах. Это плавание стоило мне дорого. Хорошо, что мы смогли подняться на борт рано, гораздо раньше, чем просыпался Томас.
Эсси опять куда-то убежала; я нашла ее сидящей на корточках за штабелем ящиков, доверху набитых золотистыми апельсинами.
– Что ты делаешь?
Я путешествую одна, с детьми, но матросов не боюсь. Обычно они довольно милые люди, к тому же я провела утро первого дня на носу, жонглируя ножами. Моими зрителями были дети, которым очень понравилось представление, но, уверена, команда тоже смекнула, что к чему. Особенно после того, как несколько ножей я поймала с закрытыми глазами.
– Нам на завтрак дали свиную похлебку, – ответила Эсси. – Гадость!
– В Британии относятся к еде иначе, чем во Франции.
– Так объясни им, как правильно! Так и скажи: мол, похлебка – это для свиней, а нам дайте, пожалуйста, человеческой еды и к ней чая, спасибо.