После этого нас окутала мертвая тишина. Я спиной чувствовала, как немногие выжившие наблюдают за происходящим из окон. Потом раненый пришелец снова каркнул.
– Помоги-и-ите мне-е-е, – проблеял он, странно дергая головой и будто пытаясь подобрать утерянную конечность ее же обрубком.
Я отступила назад, стараясь отдышаться и по-прежнему крепко сжимая кинжал. Вместо крови на лезвии поблескивало что-то вязкое и прозрачное.
– Помоги-и-ите мне-е-е.
Один из пришельцев перевел свой световой жезл на оторванную руку и принялся ее препарировать. Второй открыл сумку, чтобы сложить в нее новые образцы.
– Помоги-и-ите мне-е-е.
Закончив изучение руки, пришелец направил жезл на своего собрата:
– Теперь протестируем работу спинного мозга.
– Не-е-ет!
– Прекратите! – вмешалась я.
– Зачем? Этого требует наука.
Мой соперник осел на землю, корчась от боли. Я опустилась на колени рядом с ним.
– Наша задача – исцелить свою планету от всех недугов, – пробормотал он.
– Ставя опыты на других, – закончила я за него. – Так вам и надо.
Жужжание за моей спиной стало громче. Убивающий луч был уже близко.
– Почему ты думаешь, что Йохан болен? – требовательно спросила я.
– Я чую болезнь. Клювом. Благодаря им мы чувствуем болезни и травмы и можем их изучать.
– Но это убивает того, на ком вы практикуетесь!
– Наука требует жертв.
– Вам это не кажется жестоким?
– Наука не бывает жестокой, она помогает установить истину.
– И все же, что не так с Йоханом? Ведь он переболел и больше не может заразиться.
– Эта болезнь сложнее. К ней нет иммунитета. – Он покачал головой.
– Но им стало лучше!
Пришелец прикрыл глаза.
– Они борются. Ради тебя. Но их жизнь окончена.
Жужжание стало громче.
– И моя тоже, – добавил он.
– Что это за болезнь?
– Ее переносят блохи. Блохи и крысы.
Я остолбенела. Крыса Эсси. Чертов Годфри был прав.
– Нет…
– Не оставляй меня. Не дай мне умереть в одиночестве.
– Ты не один. Твои собратья так и рвутся позаботиться о тебе.
Двое других стояли уже совсем близко. Когда я уходила, они склонились над своим сородичем. Инструменты и сумки наготове – ни дать ни взять доктора. Или падальщики.
Впрочем, меня это уже не волновало: я торопилась обратно к дому. Первым, что я увидела, были почти нетронутые пирожные, лежавшие там, где я их оставила. Аккуратно. В рядок. Пусть они были высохшие и старые, какой ребенок откажется от сладкого? Только очень, очень больной.
Дети сидели на соломенной подстилке, перепуганные, как будто в том, что случилось, была их вина.
–
Я смотрела на них и видела смерть, смерть, которая воцарилась в этой чертовой грязной луже, и чувствовала, как что-то важное навсегда заканчивается, исчезает в моей душе. Как бы я ни пыталась все исправить, становится лишь хуже.
Все, что я делаю, – это совершаю ошибки. Никогда ничего не изменится – только не для меня. Я вдруг поняла, как устала от всего этого; от того, что одно и то же бесконечно повторяется по кругу. Хватит. Всё.
ВСЁ.
Не помня себя, я велела им укладываться спать и бросилась на улицу, обратно к пекарне. Переливающийся корабль стоял на том же месте, но от раненого пришельца почти ничего не осталось – его разделили на части и уложили в сумки для образцов. Хотя что мне до него! Терять уже было
