– Почему не ворвались сразу?
– Действуют по стандартной инструкции: окружают гаражи, чтобы быть готовыми к любому развитию переговоров. Не сложнее релятивистской механики…
– Мы приехали втроем на одной машине, – сообщил Николай.
– Спецы Барадьера подключились к твоему телефону, он знал, откуда я звонил, и выслал агентов еще до окончания разговора, – поведал Покрышкин, поигрывая железной кружкой с самогоном. – Сейчас вокруг нас болтается пятнадцать наемников разной степени подготовленности. Но хуже всех, конечно, сам Барадьер. – Машина поморщился. – Он умеет делиться на четыре.
– Делить на четыре? – переспросил Таврин.
– Делиться, – повторил Ермолай.
Опять непонятно. Впрочем, времени на расспросы не было.
– Барадьер сказал, что в прошлый раз ты убил всех, – припомнил Николай.
– Ему кажется, что с тех пор он поумнел, – проворчал Машина, избежав однозначного ответа.
– Скажешь, что им от тебя нужно? – спросил Таврин.
– Наверное, космический корабль, – Покрышкин почесал затылок. – Но я не уверен.
– У тебя есть космический корабль? – изумился Николай.
– Да, – скромно ответил Машина.
– Правда?
– Спроси еще раз.
И уютный, комфортабельный мир треснул, потому что у сидящего в продавленном кресле самогонщика был космический корабль. Настоящий – в этом Таврин уже не сомневался – космический корабль, а не красивая картинка на высококачественном дисплее дорогого планшета.
Вот так.
Таврин сглотнул и спросил:
– Ты его угнал?
– Перехватил управление.
– Где он сейчас?
– На обратной стороне Луны, – ответил Ермолай таким тоном, будто говорил о соседнем боксе. – «Нейтрино» не обычный корабль… Я имею в виду, не один из тех кораблей, которые ты привык видеть в кино. Старт «Нейтрино» – это взрыв огромной мощности, который лучше всего производить в вакууме. Выбрали Луну, на которую американцы, в ходе нескольких экспедиций, доставили компоненты «Нейтрино» и провели сборку. Согласно расчетам Жданова, после взрыва и корабль, и экипаж перейдут в особое физическое состояние и обретут возможность двигаться со скоростью, многократно превышающей скорость света. Однако доставить на борт экипаж мы не успели: Шаб узнал об экспедиции и принял меры.
Николай не стал спрашивать, кто такой Шаб. Получается – враг. А вот на другой вопрос он надеялся получить ответ:
– А как же теория относительности?
– Перед Эйнштейном стояла задача доказать публике, что адекватные космические полеты невозможны. Он блестяще с ней справился.
– Кто поставил задачу?
– Его руководитель, – ответил Покрышкин, посмотрев на Николая, как на идиота. Действительно, как еще можно ответить на столь простой вопрос?
– Зачем доказывать?
– Затем, что в настоящий момент космические полеты признаны нецелесообразными.
– Почему?
– Разве мы это не обсудили?
Таврин умолк.
Это было нелепо: сидеть в гараже, рассуждать о НАСТОЯЩИХ космических полетах к далеким звездам и ждать убийц. Несколько раз Николай хотел ущипнуть себя и проснуться, но сдерживался. Во-первых, не хотел увидеть кривую усмешку Ермолая. Во-вторых, не хотел просыпаться. Таврин понимал, что переживает самое яркое и неординарное событие в жизни… Точнее, пытается пережить. И в какой-то миг понял, что хочет дойти до конца.
Что бы это ни значило.
Мальчик, выросший «почти в центре города», неожиданно почувствовал в себе упрямство всех поколений предков, которые воевали, строили, проламывались сквозь тайгу и болота, выходили к далеким океанам, снова воевали и снова строили. Почувствовал их дерзкую бесшабашность и презрение к трусости.
– Может, еще по одной?
– Не надо, – улыбнулся Ермолай. – И так хорошо.
